– Возможно, вы и правы, Минору-сан, – ответил адмирал, – а возможно, и нет. Отсутствие в базе двух американских авианосцев делало риск внезапного ответного удара недопустимо большим, и с каждым новым налетом он только бы увеличивался. Американцы прямо в ходе войны могут построить себе необходимое для победы количество авианосцев и линкоров, а Японская империя лишена такой возможности. Утрата хоть одного крупного боевого корабля была бы для нас невосполнимой потерей. И так в каждом сражении, когда янки могут позволить себе риск крупных потерь, а мы нет. Понимаете?
Когда Минору Гэнда вышел, адмирал Ямамото подумал, что сложившаяся ситуация в какой-то мере его даже устраивает. Госпожа Армия пусть отдувается за себя, а вот Флот выйдет из этой войны непобежденным. И в тоже время его радует, что вожди нового большевизма умеют договариваться со всеми, кто имеет такое желание, и держат свое слово, пока вторая сторона держит свое. А все дело в том, что Господин, приславший в этот мир своих Посланцев, не терпит лжи и суеты и жестоко карает за отступление от своих правил. А это значит, что негласное и нигде незарегистрированное соглашение, которое он через Минору Гэнда заключил с пришельцами из иного мира и господином Сталиным, будет исполнено с такой же неукоснительной точностью. Требовалось собирать бумаги и ехать во дворец Кодзё, ибо только Потомок Богов мог принять окончательное решение о жизни и смерти японской нации.
1 декабря 1943 года. 22:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий – Иосиф Виссарионович Сталин;
Генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия;
Специальный консультант Верховного Главнокомандующего – комиссар госбезопасности третьего ранга Нина Викторовна Антонова.
Из Алма-Аты Берия вернулся мрачный как сама смерть. Следственные действия на трупе разоренной Казахской ССР еще продолжались, но уже сейчас было очевидно, что вскрыт серьезный нарыв, на протяжении одного-двух поколений грозивший первому в мире государству рабочих и крестьян идеологическим развоплощением и политической гибелью. Сначала Берия относился к предупреждениям товарища Антоновой без всякой серьезности и даже с толикой определенного раздражения, ибо сам был сторонником новой коренизации, но к тому моменту спецконсультант Антонова набрала в глазах вождя такой политический вес, что открыто противодействовать ей было уже немыслимо. И не открыто тоже.
Лучший друг советских физкультурников уже выбрал для страны новый курс и вел по нему государственный корабль твердой рукой. Одни победы на фронте сменялись другими, Красная Армия все дальше углублялась в Европу, и становилось очевидно, что Советский Союз – на пороге грандиозного триумфа и такого же грандиозного кризиса (что со всем этим богатством делать). Идти по пути формирования в Европе так называемых «стран народной демократии» вождь не хотел. Этот прием применялся в прошлом иного мира, и результаты у него были скорее отрицательные. А при включении европейских государств в состав Советского Союза по образцу стран Прибалтики и Молдавии вопрос национально-территориального деления вставал поперек пути магистрального развития СССР.
Что бывает, когда у крупного многонационального государства (империи) отсутствует национальное ядро, показала судьба распавшейся без остатка Австро-Венгрии. Население Европы почти вдвое превышает население СССР, в составе которого стержневая русская нация имеет только условное большинство, едва превышающее половину. Потеря устойчивости и ускоренный распад были вполне вероятны на протяжении ближайших десяти-пятнадцати лет, и это если не учитывать влияния повсеместно выдвигаемых вперед национальных кадров, как правило, отличающихся повышенным самомнением и пониженным уровнем квалификации и социальной ответственности.
Все началось в значительной степени вынужденно, после того как в конце января застрелился Хрущев. Тогда потомки фактически еще ничего не успели сделать, только вошли, их информация по части политических процессов была не проверенной, а влияние на управляющие процессы в СССР – незначительным. Но Никитка уже в тот момент почувствовал, что все хорошее для него закончилось, и поэтому при попытке вызвать его в Москву (с чего в СССР обычно начинались дела о врагах народа) пустил себе в висок пулю, чем фактически признал, что совесть у него была нечиста. По этому поводу, конечно же, началось следствие (ведь не каждый день при вызове в Москву стреляются первые секретари республиканских организаций), и первые же результаты этого процесса показали, насколько все неладно в Датском, то есть Советском, королевстве.