Ребенок

Будучи не в состоянии вообще держаться на ногах, я тем не менее сгибалась над ребенком и заматывала его в разномастные тряпки. В итоге получился довольно уродливый грушевидный ком, из которого свешивалась набок темная головка. Казалось, что шея у ребенка сломана; пищать он почему-то тоже перестал и лежал у меня на кровати совершенно безжизненно…

Я в панике отступила назад и пятилась, не сводя с него глаз, до самой двери. Вывалившись из палаты и по-прежнему передвигаясь в сложенном пополам виде, в ночной сорочке, похожей на балахон смертника, и с зажатой между ног тряпкой, куда утекала моя кровь, я ковыляла по пустому коридору. В конце его – на посту у медсестер – горел свет. Держась одной рукой за стену, второй я толкнула дверь и, не поднимая закружившейся головы, произнесла единственное, на что была способна:

– Помогите.

Одна из сестер с усталым вздохом пошла за мной. Наверное, мы хорошо смотрелись рядом: она – красиво распрямленная, статная, спокойно чеканящая шаги, а я… Мы подошли к моей кровати, и я увидела, что ребенок ожил: он снова вертел головой в разные стороны и открывал рот, словно рыба в поисках крючка. Медсестра вопросительно посмотрела на меня.

– У него была сломана шея…

Медсестра безнадежно вздохнула и за пару секунд перепеленала ребенка так, что он перестал походить на ком, а снова стал аккуратным коконом. Голова теперь снова казалась надежно прикрепленной к телу.

– Покорми его, он есть хочет, – бросила медсестра, уходя.

Выставляя локоть вперед и опираясь на него, как на костыль, я прилегла и положила ребенка рядом с собой. Интересно, чем я должна его кормить? Ни одной бутылочки с молоком вокруг не было.

– К груди его приложи, – сонно посоветовала мне одна из соседок, проснувшаяся от всей этой возни.

Я пододвинула ребенка поближе к себе и потыкала своим соском ему в губы, как подсказывал это делать здравый смысл. Здравый смысл неожиданно оказался прав: ребенок крепко ухватился за предложенную приманку, и стало видно, что он делает глотательные движения. Но вместо того чтобы умиляться происходящим, я смотрела на сосущее существо едва ли не с ужасом: я и не предполагала, что я, человек, могу служить кому-то пищей. Ведь никто в природе не питается людьми! Разве что другие люди…

Сосание отдавалось слабой болью в пояснице. Интересно, какими неведомыми путями моя грудь была связана со спиной? Но за сегодняшний день произошло столько необъяснимого, что я была не в силах задаваться еще одним вопросом. Минут через пять ребенок закрыл глаза и сосок стал медленно выскальзывать у него изо рта. Помогая себе уже натертым до красноты локтем, я сползла с кровати, избегая хоть на секунду присесть, и переложила ребенка в ванночку. Затем все в обратном порядке: выставить локоть, опереться, прилечь… Я закрыла глаза, и мне показалось, что на веки бросили по мешку с цементом.

Ребенок закричал. Но кажется, это был уже не мой ребенок. Да, точно, на крик поднялась одна из соседок. Удивительно, как быстро я научилась отличать голос своего существа от всех остальных… Ребенок соседки затих – его, видимо, тоже уже кормили, – но вот я уже не смогла заснуть. Напряжение и усталость буквально распирали голову, а голод грыз живот. Я лежала прямо, не в состоянии даже шевельнуться, словно намертво прикованная к кровати. В мозгу шли чудовищные ядерные реакции, он был готов взлететь на воздух и в то же время был тяжелее любой урановой руды. И голод, голод! За этот день из меня вытекло столько сил – получить бы взамен хоть ломтик колбасы или булочку с повидлом!

Лучше было об этом не думать – мой желудок тоскливо завыл в ответ. Я решила перевернуться на живот, чтобы тот сплющился и немного успокоился, и мне показалось, что я переворачиваюсь, будучи по пояс в воде – столько крови было вокруг. Уткнувшись лицом в подушку, я на какую-то секунду окунулась в сон и увидела, что лежу на пляже, протянув ноги в воду, а набегающие волны гладят меня мокрыми ладонями…

Из моря меня снова вытащил крик. Как это ни смешно, он казался похожим на бесконечно повторяемое «ля-ля-ля». Я просыпалась мучительно трудно, но с твердой уверенностью в том, что и на этот раз вставать мне не придется – это был «не мой» крик. И точно: скрипнула кровать – на вахту поднималась вторая соседка.