Ребёнок от босса

Ваза летит на пол, разбиваясь вдребезги - точно так же, как моя душа - от холодности и черствости Максима. Всхлипывая, опускаюсь на колени и собираю дрожащими руками самые крупные осколки.

Мелкие теперь только пылесосом убирать. Поднимаю мокрые от слез глаза на Максима, но он по-прежнему стоит ко мне спиной.

Вдоль позвоночника бежит холодок.

Приоткрываю губы. Что-то не так… что-то…

- Максим? – шепчу едва различимо, уже не на шутку пугаясь.

Осколки валятся из рук обратно на пол.

Их звон такой пронзительный, что это нельзя оставить без внимания. Я выпрямляюсь, безвольно опуская руки вдоль тела. Максим по-прежнему безучастен.

- Максим?! - мой голос срывается в панике.

Муж тяжело вздыхает и медленно оборачивается. Он устало проводит ладонью по лицу, а когда убирает руку и встречается со мной взглядом, сильно вздрагивает. Он словно не ожидал меня увидеть!

Что-то не так… Это совсем не игнор!

Боже…

Злость - не самая страшная из эмоций, она ничто по сравнению с шоком и всепоглощающим страхом. Догадка сбивает с ног, и я потрясено шепчу, еле шевеля губами:

- Ты не слышишь?

Максим тяжело сглатывает. В красивых синих глазах, опушенных черными длинными ресницами, мелькает калейдоскоп из разных эмоций: замешательство, смятение и, наконец, что-то похожее на панику.

Я же смотрю на него широко раскрытыми глазами и повторяю:

и

- Ты совсем ничего не слышишь, Максим…

Макс

Ангелина смотрит на меня, широко распахнув свои большие блестящие слезами глаза-океаны, в которых отражается крушение моей надежды сохранить гордость.

Чёрные, длинные, мокрые от соленой влаги ресницы трепещут.

В груди тут же разливается жидкий огонь, ведь глаза Ангелины полны не только слез, а… чертовой жалости!

Нежные коралловые губы приоткрываются и шевелятся:

- Ты совсем ничего не слышишь, Максим…

Эти слова обрушиваются на меня, словно увесистая металлическая кувалда, сокрушая, осыпая яркими искрами со всех сторон.

Втягиваю резко воздух.

До упора, до разрывающей боли в грудной клетке. Я никогда не жалел себя.

Никогда!

Жалеть себя способно только самое последнее, бесхребетное ничтожество. Только дай на секунду слабину и все - дороги назад нет - утонешь в жалости, как в зыбучих песках, которые будут тянуть тебя на самое дно.

Губы Ангелины дрожат, и она тянет свои хрупкие руки ко мне:

- Максим… - это первое слово, которое я научился читать по губам сразу и безошибочно.

Челюсть каменеет.

Я знаю этот взгляд.

Узнаю его, и по венам мгновенно растекается и плещется концентрированный яд. Этот взгляд я видел у отца, когда он прилетел за мной в Сирию, после взрыва установки.

Видел его и у матери, когда врач подтвердил у меня акустическую травму*. Все, что я тогда сделал — это развернулся и ушёл. Я был не готов. Ни морально, ни физически не готов признавать реальность - свой недуг.

Я считал, что если его игнорировать, само рассосётся, но, к сожалению, так не бывает. Позже врач пытался донести до меня, что если лечение заболевания начать слишком поздно, восстановить потерю слуха бывает невозможно, поскольку уже произошли дегенеративные изменения нервных окончаний слухового аппарата.

Но я отказывался примерять на себя все эти проклятые медицинские термины и, тем более, слуховую систему. На то момент мне казалось, что надень я ее – проиграю.

Меня сжигала изнутри адская обида на отца. Я винил исключительно только его в том, что со мной произошло.

Ведь не вздумай он преподать мне жесткий урок, я бы никогда не оказался в другом государстве на воинской службе и не лишился бы слуха.

Да, я виноват. Повелся на легкие деньги, сделал пропуск через «Грушовую» одному из знакомых Кирпича.

Вот только кто же знал, что этот дебил вообразит себя Шумахером?

Знал бы, сам придушил.

Молодой мажорик не справился с управлением своей новенькой, только что пригнанной из салона тачки, и врезался прямиком в одну из фур, что везли нефтепродукты, а та в другую и так по цепочке.

Несколько лет назад

- Ты представляешь, что могло случиться, Максут?! - орет отец, в бешенстве ударяя кулаком по столу. Письменные принадлежности буквально разлетаются по всему кабинету. – Ты, щенок, пошел в обход меня!

- Отец, я виноват и отвечу… - сжимаю челюсть так, что, кажется, зубы вот-вот рассыпятся в мелкую крошку.

- Словосочетание «экологическая катастрофа» тебе о чем что-нибудь говорит?! - не успокаивается отец.

Кажется, еще чуть-чуть и его хватит удар. Сквозь темную небритость на щеках проступают ярко-красные пятна.

- Отец, - цежу сквозь зубы, - все обошлось, не нагнетай.