Речи

Что касается упреков в безнравственности, которые Марку Целию бросали в лицо его обвинители, не столько обвинявшие, сколько во всеуслышание поносившие его, то он никогда не будет расстроен этим в такой степени, чтобы пожалеть о том, что не родился безобразным[1806]

. Ибо это самая обычная хула на тех, чья внешность и облик были в молодости привлекательны. Но одно дело — хулить, другое — обвинять. Обвинение предполагает наличие преступления, чтобы можно было изложить обстоятельства дела, дать им название, привести доказательства, подтвердить показаниями свидетелей

[1807]

; хула же ставит себе только одну цель — поношение; если ее пускают в ход более нагло, она называется бранью; если более тонко, то — остроумием. (7) Но именно эта сторона обвинения — что меня удивило и огорчило — была предоставлена как раз Атратину; ведь этого не допускали ни правила приличия, ни его возраст, да к тому же — вы могли это заметить — этому порядочному юноше было стыдно касаться в своей речи подобного предмета. Я жалел, что этой задачи не взял на себя ни один из вас, людей более зрелых; тогда я несколько свободнее и решительнее и более обычным для себя способом пресек бы вашу злоречивость. Но с тобой, Атратин, я обойдусь более мягко, так как и твоя скромность требует от меня сдержанности во время моей речи, и сам я должен помнить об услуге, оказанной мной тебе и твоему отцу. (8) Но я хочу дать тебе такой совет: прежде всего, пусть все люди считают тебя таким, каков ты в действительности, и в такой же степени, в какой ты далек от позорных поступков, откажись от вольности в выражениях; затем, не говори во вред другому того, что вогнало бы тебя в краску, если бы тебе ответили тем же, хотя бы и без оснований. И в самом деле, кому не открыт этот путь? Кто не мог бы невозбранно, даже не имея никаких оснований для подозрения, но все же приводя какие-то доводы, хулить этот возраст? Но в том, что ты взял на себя эту задачу, виноваты те люди, которые заставили тебя выступить с речью, причем надо отдать честь твоей скромности (ты, как мы видели, говорил это нехотя) и должное твоему дарованию — ты произнес речь цветистую и обработанную. (IV, 9) Но на всю эту твою речь защитник ответит очень кратко. Ведь насколько юный возраст Марка Целия мог дать повод для подобных подозрений, настолько же он был огражден и его собственным чувством чести и заботливым отцовским воспитанием. Как только отец облек его в тогу взрослого (о себе я здесь ничего говорить не стану; думайте, что хотите; скажу только одно — отец немедленно поручил его мне), все видели Марка Целия в расцвете его молодости только с его отцом или со мной, или в высоконравственном доме Марка Красса, когда он обучался наукам, приносящим наивысший почет[1808].