Редберн: его первое плавание

Предыдущий тихий час был почти полностью потерян для меня, по крайней мере, эту прекрасную возможность нельзя было использовать: хоть обычно он и считается удобным для сна, всё же в это время никто сам сознательно сном не наслаждается. Поэтому я заключил маленький договор с ланкаширцем, который был в другой вахте, иногда всего лишь сойти вниз, потрясти меня и прошептать мне на ухо: «Посмотри вниз, Пуговка, посмотри вниз», – что приятно напомнило бы мне о том, что я не сплю. Тогда я переворачивался на свою сторону и засыпал другим сном, и таким путём я, в отличие от других матросов, наслаждался несколькими полными часами на своей койке. Я рекомендую всем сухопутным жителям рассмотреть возможность морского путешествия.

Но, несмотря на все эти затеи, ужасного продолжения невозможно было избежать. Восемь склянок, наконец, пробивало, и матросы на палубе, подбодрённые перспективой меняться местами с нами, вызывали другую вахту в более провокационной, но в радостной и остроумной манере.

Вот, например: «Вахта правого борта, на палубу! Восемь склянок уже пробило! Выскакивайте, мои живые и сердечные, пароход рядом жаждет ваших тел: коснитесь руками, коснитесь руками ваших коленных пряжек, мои милые и прекрасные друзья! Здесь на палубе прекрасный душ. Ура, ура! Ваше мороженое уже на холоде!»

После чего некоторые старые ворчуны, которые влезали в свои штаны, отвечали: «О, не остановить ли вам ваше бормотание? Не поспешить ли вам сейчас? Как это мило, не правда ли?» – и другие восклицания, часть из которых была полна ярости.

И немного любопытно было бы отметить, что по истечении следующих часов столы разворачивались, и мы на палубе становились остряками и шутниками, а те, что внизу, – медведями-гризли и ворчунами.

Глава XXVII

Ему удаётся взглянуть на Ирландию и, наконец, достичь Ливерпуля

«Горец» был не грейхаундом, а весьма медленным кораблём, и тот переход, который некоторые пакетботы совершают за пятнадцать или шестнадцать дней, занял у нас приблизительно тридцать.

Наконец, когда однажды утром я вышел на палубу, мне сказали, что по курсу у нас Ирландия.

Ирландия по курсу! Воочию видимая другая страна! Я с трудом всмотрелся, но увидел только синеватое, подобное облаку пятно на северо-востоке. Была ли это Ирландия? Да ведь не было ничего поразительного в этом, никакого потрясения. Если так выглядит чужая страна, то я мог бы увидеть то же самое и дома.

Точно сказать не могу, каким именно мне представлялся берег, но у меня было смутное представление, что он будет каким-то необычным и замечательным. Однако он был там, и так как становилось светлее, и судно подходило все ближе и ближе, то земля начала увеличиваться, и я пристально смотрел на неё с возрастающим интересом.

Ирландия! Я думал о Роберте Эммете, и о его последней речи перед лордом Норбери, я думал о Томми Муре и его любовных стихах, я думал о Керрэне, Граттане, Планкете и О’Коннелле, я думал о моём дяде конюхе Патрике Флиннигане, и я думал о кораблекрушении величавого «Альбиона», разбитые части которого виднелись на самом берегу, и понял, что мне очень хочется оставить судно и посетить Дублин и Дорогу гигантов.

Тут как раз приблизилось рыболовное судно, и я помчался, чтобы увидеть его, но это была совсем обычная лодка, подпрыгивавшая, как и любая другая; тогда я полагал, что одинокий человек в ней был фактическим уроженцем увиденной земли и что, вероятней всего, он никогда не бывал в Америке и ничего не знал о моих домашних друзьях, и ещё я начал думать, что он выглядит несколько по-иному.

Он оказался очень шустрым малым и, как только мы оказались на расстоянии приветствия, крикнул: «Ах, мои прекрасные матросы, вы не с Америки ли, мои красивые?» И, в конце концов, призвал нас остановиться и бросить верёвку. Думая, что он хочет при помощи верёвки передать что-то важное, помощник капитана, соответственно, пошёл на корму и бросил верёвку, которую незнакомец схватил, как волок, и начал наматывать её снизу, крича: «Платите! Платите, мои медовые, ах! Но вы – благородные ребята!» – пока, наконец, помощник капитана не спросил его, почему он не пристал рядом, добавив: «Не достаточно ли уже верёвки?»

«Уверен, что так оно и есть, – ответил рыбак, – и для Пэта настало время, чтобы обрезать и убежать!» – и после этих слов его нож разрезал верёвку, и с килкенской усмешкой он прыгнул к своему румпелю, развернул своё небольшое судно по ветру и уплыл подальше от нас с приблизительно пятнадцатью морскими саженями нашего каната.

«И может, кто-то догонит тебя и повесит на украденной тобой же пеньке, ирландский ты подлец!» – закричал помощник капитана, грозя кулаком удиравшей разбойничьей лодке, как только пришёл в себя от своего первого приступа изумления.