Редберн: его первое плавание

Глядя на берег, я видел высокие ряды тёмных складов, которые очень контрастировали с чудесным окружением, и в большинстве своём неожиданно оказались подобием складов вдоль Южной улицы в Нью-Йорке. В них не было ничего странного, ничего необычного. Там они и стояли: ряды холодных и собранных складов, несомненно, очень хороших и солидных зданий, и, наконец, превосходно устроенных, с точки зрения строителей, но это были всего лишь простые, сухие склады, и это всё, что можно было сказать о них.

Безусловно, я не ждал, что каждый дом в Ливерпуле окажется Пизанской башней или Страсбургским собором, но эти здания, я должен признаться, печально и горько разочаровали меня.

Но китобой Ларри думал иначе. Он, к моему удивлению, с восхищением озираясь вокруг себя, воскликнул: «Да ведь это важное место, я – пустышка, если это не так. Да ведь их дома – внушительные здания. Это круче побережья Африки, там всё пусто, ничего схожего с Мадагаске, я говорю вам; я – пустышка, парни, если Ливерпуль не город!»

На этот раз, действительно, Ларри целиком позабыл о своей враждебности к цивилизации. Будучи долго приучен связывать другие страны с дикими местами в Индийском океане, он пребывал в уверенности, что Ливерпуль должен быть городом из бамбука, расположенным на некоем болоте, чьи жители обращали своё внимание преимущественно на культивирование кампешевого дерева и на заготовки летучих рыб. О том, что какой-то великий торговый город мог существовать в трёх тысячах миль от дома, у Ларри прежде никогда не было «понимания смысла». Он был одновременно удивлён и восхищён и начинал ощущать своеобразное понимание страны, в которой имелся настолько обширный город. Королева Виктория заняла место наравне с королевой Мадагаскара, к которой он привык, и с тех пор он ссылался на первую леди с чувством уважения.

Что касается других моряков, то вид чужой страны, казалось, не разжигал в них вообще никакого энтузиазма: никакой эмоции ни в малейшей степени. Они смотрели вокруг себя с большим воодушевлением и действовали точно так же, как если бы вы или я после утреннего отсутствия окружающих знакомых контуров самостоятельно нашли бы обратный путь домой. Почти все они часто путешествовали в Ливерпуль.

Но после постановки на якорь несколько лодок отошло от берега, и с одной из них взошла на борт аккуратно одетая и очень респектабельная с виду женщина в возрасте около тридцати лет, как мне думалось, несущая узелок. Оказавшись среди матросов, она спросила о голландце Максе, который немедленно предстал перед ней и поприветствовал её сладкозвучным именем Салли.

Тогда во время перехода Макс, рассуждая со мной о Ливерпуле, часто уверял меня, что в городе имеет честь жить его супруга, и, по всей вероятности, я испытаю удовольствие, увидев её. Но, услышав очень много историй о двубрачии моряков и о том, что они имели жён и возлюбленных в каждом порту по всему миру, и будучи очевидцем брачного союза между этим любвеобильным Максом и леди в Нью-Йорке, я подавил критическое отношение к нему, поскольку эта мысль могла бы мне дорого стоить. Мне было удивительно, что эта действительно достойная, воспитанная женщина идёт с аккуратным пакетом береговой одежды для Макса, полностью выстиранной, выглаженной и увязанной, готовясь упреждающе её выложить.

В этом и проявляются некоторые моменты, дающие радость и удовольствие при такой транспортировке, которые всегда имеют место, как я полагаю, у мужа и жены после дол гой разлуки.

Наконец, после многих серьёзных вопросов относительно того, как он сам вёл себя в Нью-Йорке, и относительно состояния его гардероба, спустившись на бак и осмотрев его лично, Салли отбыла, обменяв свой узел из чистой одежды на узел из грязной, точно так же, как нью-йоркская жена сделала это для Макса не далее как тридцать дней назад.

Пока мы стояли в порту, Салли ежедневно посещала «Горец» и показала себя аккуратным и быстрым получателем парусиновых платьев и брюк; она была солидной портнихой и, насколько я могу судить, очень осторожной и уважаемой женщиной хорошего поведения.

Но из того, что я видел, я должен предположить, что и Мэг, нью-йоркская жена, была одинаково хорошего поведения, осторожная и уважаемая и одинаково посвящённая в дело содержания гардероба Макса в хорошем состоянии.

И когда мы уезжали, наконец, из Англии, Салли прощалась с Максом словами «до свидания» точно так же, как это делала Мэг; и когда мы достигли Нью-Йорка, Мэг приветствовала Макса точно так же, как Салли приветствовала его в Ливерпуле. Действительно, пара весьма любезных жён никогда не принадлежала одновременно одному человеку, они никогда не ссорились, и у них не имелось каких-либо противоречий, вся широкая Атлантика пролегала между ними, и Макс был одинаково вежливым и общительным с обеими. Много лет он ходил в ливерпульские и нью-йоркские плавания, курсируя между женой и женой с завидной регулярностью, и был уверен в получении сердечного домашнего приёма на каждой из сторон океана.