— Послушайте, ты, ты и ты, — произнес Картуш, называя каждого из них по имени. — Вот каково было мое поведение по отношению к вам: я обогатил вас и поддерживал, пока был на свободе. Оказавшись в тюрьме, я вытерпел мучительные пытки, но, в согласии с клятвой, которую мы дали друг другу, не пожелал ни в чем признаваться. Наконец, я поднялся на эшафот, веря в ваши обещания. Вы же вели себя совершенно иначе, и вот каково было ваше поведение по отношению ко мне: один из вас предал меня, вы попрятались после моего ареста, а в день моей казни бросили меня. В свой черед я выдал вас; теперь мы в расчете. Что же касается тех, кто физически не мог прийти мне на помощь, то их я прощаю и не выдаю. Они, я уверен, сполна отомстят за меня.
Поскольку время уже было позднее, Картуша препроводили в тюрьму, и казнь отложили на следующий день.
На следующий день Картушу одиннадцатью ударами железной палки переломали кости; и тогда один из стражников, вместо того чтобы оставить его мучиться на колесе, как это было предписано приговором, проскользнул под эшафот, просунул руку сквозь щель между досками, ухватил веревку, которой была обвязана шея осужденного, натянул эту веревку и задушил его.
Этим важным событием закончился 1721 год.[14]
XIII
Начало 1722 года ознаменовалось обменом принцесс, будущей супруги французского короля и будущей супруги принца Астурийского, состоявшимся на Фазаньем острове, посередине реки Бидасоа, которая разделяет два королевства.
На этом самом острове в 1659 году шли переговоры между кардиналом Мазарини и доном Луисом де Аро, первыми министрами Франции и Испании, заключившими Пиренейский мир и договорившимися о бракосочетании Людовика XIV с инфантой Марией Терезой.
Обмен произошел 9 января, и в тот же день принцессы отправились: мадемуазель де Монпансье — в сторону Мадрида, а инфанта — в сторону Парижа.
По прибытии в Париж герцог де Осуна был произведен в кавалеры ордена Святого Духа, а герцог де Сен-Симон, в свою очередь, получил из рук Филиппа V две нашейные цепи ордена Золотого Руна: одну для него самого, а другую — для старшего из его сыновей, а также две грамоты о возведении в достоинство гранда: одну для него, а вторую — для одного из его сыновей, по его собственному выбору.
Как раз в этот момент двор взволновало дело чрезвычайной важности.
Отец д’Обантон, исповедник короля Филиппа V, не только добился от своего духовного сына согласия на то, что исповедником инфанты будет иезуит — инфанте, напомним, было всего три года, — но ему еще было позволено попросить у герцога де Сен-Симона, чтобы и у юного короля Людовика XV исповедником был монах того же самого ордена.
Герцог де Сен-Симон не пожелал брать на себя никаких обязательств и написал об этой просьбе регенту, сообщившему о ней Дюбуа.
Просьба д’Обантона вполне отвечала целям нового кардинала.
В итоге было решено, что аббат Флёри уйдет на покой, и, когда это произошло, на его место предложили поставить отца де Линьера, который прежде был исповедником герцогини Орлеанской, матери регента.
Это предложение встретило трех противников: кардинала де Ноайля, маршала де Вильруа и епископа Фрежюсского.
Кардинал де Ноайль, не выдвигая никого другого на роль королевского исповедника, ограничился заявлением, что иезуиты должны быть устранены из числа претендентов на эту должность.
Господин де Вильруа предложил на выбор три кандидатуры: канцлера капитула собора Парижской Богоматери; Бенуа, кюре церкви Сен-Жермен-ан-Ле, и аббата де Воруй, незадолго до этого отказавшегося от должности епископа Перпиньяна.
Епископ Фрежюсский предложил две кандидатуры: Поле, ректора семинарии Добрых Детей, и Шампиньи, хранителя сокровищницы Святой капеллы.
Однако влияние Дюбуа возобладало в пользу отца Линьера, и духовное наставничество короля Франции снова было доверено иезуитам.
Само собой разумеется, что епископа Фрежюсского, маршала де Вильруа и г-на де Ноайля глубоко уязвило, сколь невнимательно отнеслись к их возражениям.
Регент пребывал в ссоре с Парламентом.
Теперь следовало ухитриться поссорить его с регентским советом. Прочие советы, как известно, были упразднены.