Регентство. Людовик XV и его двор

С этого времени стало заметно, на что нацелился Дюбуа, и было признано, что то ли сознательно, то ли вследствие безразличия герцог Орлеанский поощряет честолюбие кардинала.

Однако этого было недостаточно. Маршал де Вильруа и герцог де Ноайль злились, это правда, однако от дел они не отошли. И Дюбуа придумал новое средство достичь своей цели.

Став кардиналом, Дюбуа не присутствовал более на заседаниях совета, ибо, имея теперь право на первенство в нем, он, тем не менее, не мог воспользоваться своим правом, так как этому препятствовали его прошлое и его низкое происхождение; и потому он задумал ввести в совет кардинала де Рогана, а затем проскользнуть туда вслед за ним.

Напомним, что кардинал де Роган был тем самым прелатом, который после смерти Климента XI отправился в Рим и, располагая неограниченным кредитом, поддерживал на конклаве кандидатуру кардинала Конти.

Кардинал де Роган, которому Дюбуа пообещал должность министра и который во вступлении в совет видел путь к осуществлению своих честолюбивых замыслов, охотно согласился содействовать исполнению желаний Дюбуа, не усматривая в них, впрочем, вследствие своей недальновидности, ничего, кроме уважения, оказываемого его личным заслугам.

Произошло именно то, что и предвидел Дюбуа.

Стоило ему войти в зал заседания совета, как канцлер и герцоги тотчас удалились; что же касается маршала де Вильруа, то он встал из-за стола и сел на табурете позади короля.

Вследствие этой выходки д’Агессо, столь щепетильный в вопросах первенства, утратил должность хранителя печати.

Освободившуюся должность занял д’Арменонвиль, передав пост государственного секретаря своему сыну Флёрио.

Другим средством, обладавшим определенной действенностью и пущенным Дюбуа в ход, стал переезд короля в Версаль.

В Париже, в центре столицы, короля окружал двор, состоявший из всех знатных вельмож, чьим местопребыванием был Париж; в Версале, если только они не приносили в жертву значительную часть своего состояния, придворные не могли посещать его столь же усердно, и, следовательно, мало-помалу король оказался оторван от знати.

Итак, король обосновался в Версале, откуда он наезжал в Париж лишь изредка — либо на обратном пути из той или иной дальней поездки, либо для участия в очередном торжественном заседании Парламента.

Вот тогда-то Дюбуа и стал настойчиво упрашивать регента, чтобы тот назначил его первым министром.

Как только начались эти уговоры, регент отделался от Дюбуа, забрав у г-на де Торси должность главноуправляющего почтой и отдав ее кардиналу.

В ожидании лучшего Дюбуа схватил и эту добычу. Впрочем, при столкновении интересов власти и самолюбия чиновников государственные дела затягивались: каждый чего-то требовал от регента, регент требовал этого от Дюбуа, а Дюбуа в ответ на его требования говорил:

— Монсеньор, государственная машина не может работать, если все ее пружины не управляются одной рукой. Даже республики не просуществуют и трех месяцев, если все отдельные воли в ней не объединятся, дабы создать одну волю, единую и действенную. Стало быть, необходимо, чтобы средоточием подобного объединения стали вы или я, а точнее, вы и я, ибо, будучи вашим ставленником, я всегда буду исполнителем исключительно вашей воли. Так что назначьте меня первым министром, или ваше регентство навлечет на себя всеобщее презрение.

— Но разве я не предоставил тебе всю власть? — спросил его регент.

— Нет.

— И чего же тебе недостает, чтобы действовать?

— Звания, монсеньор; оно придает авторитет министру; если у человека нет звания, над ним все насмехаются, но если звание у него есть, все безропотно подчиняются ему. Звание являет собой освящение власти. Власть без звания есть узурпация.

Однако на все эти требования, заходившие дальше, чем он готов был допустить, герцог Орлеанский в конечном счете отвечал какой-нибудь колкой эпиграммой, сочиненной против кардинала, или какой-нибудь язвительной песенкой, направленной против него самого. И тогда Дюбуа, надеясь, что похвала в его адрес, произнесенная чужими устами, окажет на принца большее влияние, решил заставить кого-нибудь другого сказать регенту то, что сам он говорил ему без всякой пользы.

Дюбуа бросил взгляд на своего приспешника Лафито, которого он в награду за проделанную им работу сделал епископом Систеронским и который незадолго до этого прибыл из Рима.

Лафито, отъявленный негодяй и такой же скверный священник, как и Дюбуа, был, говоря без всяких преувеличений, наглым, распутным и в высшей степени бесстыдным, но отсюда и проистекало доверие, которое питал к нему Дюбуа, ибо, поскольку один лишь Дюбуа мог поддерживать Лафито, было очевидно, что Лафито сделает все возможное, чтобы содействовать карьерному возвышению Дюбуа.

Лафито намеревался добиться личной аудиенции у регента.

В ходе этой аудиенции Лафито должен был весьма пространно поведать об уважении, которым пользовался Дюбуа в Риме, и вкратце сказать о тех улучшениях, какие произойдут в государственных делах Франции, если Дюбуа станет первым министром.