Регентство. Людовик XV и его двор

Однако при первых же словах, которые епископ Систеронский отважился произнести по этому вопросу, регент прервал его.

— Да какого черта хочет кардинал? — воскликнул герцог. — Он обладает всей властью первого министра и при этом недоволен; он хочет иметь звание, но на кой оно ему сдалось?

— Монсеньор, он будет им наслаждаться.

— Да, но сколько это продлится? Ширак нанес ему визит и сказал мне, что Дюбуа не проживет и полугола.

— Это правда? — поинтересовался Лафито.

— Черт побери! Если ты сомневаешься, я велю Шираку сказать тебе об этом лично.

— Ах, монсеньор, — ответил Лафито, — раз все обстоит так, то я советую вам дать ему звание первого министра немедленно.

— И почему же?

— Ну да, монсеньор; поймите: приближается совершеннолетие короля, не так ли?

— Да.

— Вы, вероятно, сохраните доверие короля?

— Надеюсь на это.

— Я знаю, что этим доверием вы обязаны вашей службе и вашим выдающимся талантам, но в конечном счете вы не будете обладать более личной властью. Такой великий принц, как вы, всегда имеет врагов и завистников, и они попытаются отдалить вас от короля; те, кто находится ближе всего к нему, не входят в число тех, кто более всего привязан к вам; в конце вашего регентства вы не сможете назначить себя первым министром, ибо такому нет примера в прошлом. Так вот, создайте подобный прецедент в лице другого человека. Кардинал Дюбуа будет первым министром, как первыми министрами были кардиналы Ришелье и Мазарини; после его смерти вы унаследуете звание, которое будет учреждено не для вас и к которому люди успеют привыкнуть, сделаете вид, что приняли это звание вследствие личной скромности и привязанности к королю, и при этом будете обладать всей полнотой подлинной власти.

Герцог Орлеанский поразмыслил, счел совет иезуита хорошим и сделал Дюбуа первым министром.

Вечером в Пале-Рояле состоялся ужин; на нем, естественно, говорили о назначении Дюбуа, и герцог Орлеанский, тоже вполне естественно, защищал своего бывшего учителя, говоря, что из человека, наделенного подобными способностями, можно сделать кого угодно.

— Монсеньор, — заметил Носе, — вы сделали его государственным секретарем, сделали его послом, сделали его архиепископом, сделали его кардиналом, сделали его первым министром, но я ручаюсь, что вам не сделать его порядочным человеком!

На другой день Носе был отправлен в ссылку.

Как видно — и мы, кстати сказать, позаботились обратить на это внимание наших читателей, — на протяжении более года вся внутренняя политика регента была направлена на сосредоточение власти и уничтожение как общественной оппозиции, так и оппозиции отдельных лиц. Советы противились ему и были распущены. Парламент противился ему и был удален в Понтуаз. Господин д’Аржансон противился ему и был вынужден покинуть Париж.

Оставался, однако, маршал де Вильруа, который не только противился ему, но и проявлял заносчивость.

Прежде чем принять против него силовые меры, Дюбуа попытался подкупить его.

Как он это уже делал в отношении короля, герцогини Орлеанский и принцев, Дюбуа попытался воздействовать на маршала смиренностью; однако маршал был невероятно спесив, и то, что было достаточным для первых лиц государства, для него оказалось недостаточным.

Чем большую покорность выказывал кардинал, тем надменнее вел себя маршал.

Дюбуа, желая оставаться в добрых отношениях с ним, обратился к кардиналу де Бисси, другу маршала, с просьбой выступить его ходатаем перед г-ном де Вильруа.

Кардинал де Бисси, на глазах которого его коллега, кардинал де Роган, вступил в регентский совет благодаря доброй услуге, оказанной им Дюбуа, охотно согласился оказать любезность кардиналу, надеясь войти туда через ту же дверь, что и г-н де Роган. Так что он взялся за переговоры.

Господину де Бисси не составило труда уверить маршала в том, что восхищение, которое изъявлял ему Дюбуа, было подлинным.

Надо сказать, что г-на де Вильруа удивляло в тех, кто его окружал, не наличие, а отсутствие такого восхищения. Что же касается смиренности Дюбуа, то, по мнению маршала де Вильруа, подобная мелкая сошка просто обязана была проявлять ее в присутствии знатных вельмож. Так что два этих пункта были без всяких возражений приняты маршалом, а заодно побудили его согласиться и на третий пункт — пойти на сближение с Дюбуа. Маршал заявил, что во имя блага государства он готов пожертвовать своей личной неприязнью, и позволил кардиналу де Бисси передать первому министру эти слова примирения.

Бисси поспешил дать Дюбуа отчет о своей миссии и тотчас же вернулся к маршалу, имея поручение Дюбуа спросить у г-на де Вильруа, в какой день и в какой час можно будет изъявить ему свою почтительную покорность.

То ли маршалу не хотелось принимать Дюбуа у себя дома, то ли ему хотелось в любых обстоятельствах оставаться благородным человеком, но, так или иначе, он велел передать Дюбуа, чтобы тот ожидал его визита.

Бисси дал понять Дюбуа, что сделал все возможное для того, чтобы привести к нему маршала назавтра, в день приема послов.