Рейд на Сан и Вислу

— А мы ее верные братья и помощники…

Лиха беда — начало. На следующий день после этого диспута наш замполит принес «Краткий курс истории партии» и сообщил, что у помощника по комсомолу есть еще девять экземпляров этой книги. Мыкола предлагал во время стоянок проводить в ротах громкие читки. На том и порешили.

Но книги книгами, а боевые дела шли своим чередом. Партизанская разведка действовала все энергичнее. Воспользовавшись пассивностью бандеровщины, десятки наших мелких разведгрупп сновали во все стороны в радиусе полутораста километров.

Особисты сбились с ног от допросов и составления разведдонесений.

— Что–то уж больно много бумаги изводят наши пинкертоны, — сетовал начштаба. — А толку чуть: вопрос — ответ, вопрос — ответ, и за всем этим никакого содержания. Сплошное пустозвонство получается.

— Ну, ладно, люди ж стараются, — попытался я примирить эти «ведомственные разногласия».

И все–таки, прихватив Солдатенко, сам направился к контрразведчикам.

Майор Жмуркин встретил нас на пороге хаты, в которой размещалось все его хозяйство. Приложил тыльной стороной руку ко рту и шепнул таинственно:

— Завербовали…

— Ну да? — в тон ему отозвался я.

— Не сразу раскололся. Только на тридцать шестом вопросе сдался.

— Шпион?

— Пока не выяснено. Но главное узнали. Он не украинец…

— А кто? Фольксдойч?

— Мазур, говорит.

Мыкола посмотрел на меня удивленно:

— Не смекну нияк. Мазуриками у нас, знаешь, кого зовут?

— То мазуриками… А этот сам называет себя мазуром. Да все «матку боску» поминает. И крестится как–то чудно…

Это уже начало меня сердить. Проходя вместе с майором в хату, я подумал: «Может быть, Жмуркин и не знает, что у нас на Украине «мазур» — бранное слово; так шовинисты называют поляков. Без основания к человеку привязались…»

В хате сидел задержанный в расстегнутом бараньем тулупе. На шее у него поверх украинской сорочки болтался большой нательный крест. В широкой прорехе между расшитыми полками сорочки лохматились волосы с проседью. Сам крест и то, как он был нацеплен, делали незнакомца чем–то похожим на священнослужителя. Только размеры креста были необычны — вдвое меньше поповского.

— Продолжаю допрос, — сказал майор Жмуркин, берясь за перо. — Повторите ваше последнее показание.

— Я не хлоп. Я есть Мазур… Вот матка боска ченстоховска. — И человек широко и быстро стал креститься по–католически.

Мы с Мыколой переглядываемся опять. Было ясно, что перед нами просто запуганный бандеровской резней польский крестьянин. Задавать этому запуганному человеку новый, тридцать седьмой вопрос было бы глупостью.

Я не сказал этого майору Жмуркину лишь потому, что перехватил озорной взгляд Мыколы Солдатенко.

Перелистываю обширный протокол, и мне становится смешно. Оказывается, его фамилия — Мазур.

— Не ведал, что вы советская партизанка… Змекал, що то есть… — Мазур запнулся.

— Смелее говорите. Не бойтесь, — подбодрил я.

— …Що вы самостийна Украина. Що вы бандеры…

— Мы — Советская Армия. Разумиишь, пан Мазур? Армия Червона пришла.

Он закивал головой:

— Я з вами… Я к вам… Паны–товажиши…

И зарыдал не то от страха, не то от радости. Ему подали воды. Зубы долго стучали о глиняную кружку. А когда он малость успокоился, я спросил прямо:

— Вы хотите нам помогать?

— Езус Христус… Да чем только можу! Я панам–товажишам свою кровь не пожалею.

— Крови нам, дядько, твоей не надо, — перебил его замполит. — Ты нам все будешь рассказывать. Разведчики придут, пароль скажут, и ты им все выкладывай.

— Куды придут?

— К тебе домой. Ночью.

Человек вдруг упал на колени и опять зарыдал, запричитал:

— Ой, не гоните мене от себе. Раз вы Червона Армия, Советска…

Что можно было объяснить ему? И очень мало, и очень много. Мы вдвоем с Мыколой стали душевно толковать Мазуру то, что знает у нас каждый пионер, каждая неграмотная старуха:

— У нас никто не смеет называть человека ни хохлом, ни юдой, ни кацапом. Понимаешь? Интернационал. Все равны — хто работает… Робит. Працуе… Трудится…

Мазур по–ребячьи всхлипывал:

— Не гоните мине. Никуда не пиду. Я буду у вас коней доглядать, дрова колоть, гной вычищать и конца войны ждать.

— Ждать? — удивился Мыкола. — Нет!.. У нас воевать треба.

— Я на войну не хце.

— Тогда иди от нас, брат, подальше. До дому ступай.

— До дому?! — В глазах нашего собеседника ужас.

Нам казалось, что мы уже начали понимать побуждения этого человека, а теперь опять ничего не могли уразуметь. Снова взглянув на исписанные листы бумаги, прочел: вопрос — ответ… Тут действительно была сплошная галиматья, облеченная в канцелярские фразы, которые просто не доходят до этого вздрагивающего человека. Да и нас с Мыколой он тоже понимал лишь наполовину.

— Ну, ладно, пускай он находится у вас, товарищ Жмуркин. Зачем? Говорит же человек, что будет охотно дрова колоть, за лошадьми ухаживать. Тоже дело нужное. Тем более, сами вы его завербовали…

А на другой день это путаное дело чуть не обернулось большой кровью.

Грохот от нескольких взрывов заставил меня и других, кто был в штабе, выскочить на улицу.

— Особый отдел гранатами закидали! — крикнул связной из кавэскадрона, круто осаживая у штаба коня.