Рейх. Воспоминания о немецком плене, 1942–1945

— Как велик, беспределен мир и как ничтожен человек. А что такое социальные катаклизмы по сравнению с космическими? Буря в стакане воды. Вся-то наша планета — пылинка, затерянная в мировом пространстве. А по этой пылинке взад и вперед ползают какие-то двуногие вирусы, вообразившие себя царями природы. Вот она, жалкая картина мироздания, вот оно, человеческое общество со всеми его мелкими страстями. Настанет день, и эта пылинка с населяющими ее двуногими вирусами упадет на солнце и вся без остатка сгорит в его пламени. И не останется ни малейшего воспоминания о нас, о нашей планете, о наших войнах и социальных катаклизмах, о наших радостях и страданиях.

Да, здорово плен ломает, корежит, выворачивает человека наизнанку.

После обеда наш остряк-самоучка Германов собрал около себя большую группу пленяг-репатриантов. Он развел турусы на колесах, рассказал несколько забавных происшествий из жизни. Вот одно из них.

— Дело было в Ашаффенбурге. После освобождения из плена мы захватили большую комнату с мебелью, а потом пустили к себе девок. Всего нас в этой штубе было 10 пленяг и 6 девчат. Ну ничего, значит, живем-поживаем, добра наживаем. Но вот однажды ночью, когда все легли спать, в комнату вошли черные ами. Их было трое — высокие, здоровые, мускулистые. Ну и дали же они жизни девкам! Девчата орут, визжат, скулят, а негры делают свое дело. Словом, вчистую обработали всех девок. А мы лежим на койках и ржем как жеребцы. Ей-богу, ребята, чуть не лопнули от смеху.

Рассказывая это, Германов весь трясся от гомерического хохота. Надо сказать, и слушатели не отставали от него.

Соревнуясь с Германовым, Разин рассказал другой не менее забавный случай. Однажды в Дармштадте он за коробку «файв рейшн»[1060] продал ами русскую девушку. Разин хвастал этим поступком, как героическим подвигом.

Он и был героем в глазах очень многих ребят.

Весь вечер говорили о морали, об этике. Говорили о том, что хорошо и что плохо, что дозволено и что не дозволено. С первой же минуты диспута стало ясно, что сторонникам коллективистской морали быть на лопатках. Зато защитники индивидуалистической этики могли праздновать абсолютную победу.

Сколько ни думаю, а никак не могу разрешить вопроса: откуда и как волчья мораль проникла в наши души? Ведь нас почти тридцать лет воспитывали в духе коллективизма, братской солидарности, интернационализма. Сколько времени и труда вложено в это дело, а плодов не видно. Как ни странно, подавляющее большинство пленяг-репатриантов руководствуется в своем поведении принципом: Homo homini lupus est. Эта точка зрения возобладала в вечернем споре. Сторонники индивидуалистической морали утверждают: все можно, все дозволено. Правило своего поведения они возводят во всеобщий закон. Для них личное всегда прежде общественного. Их категорический императив: «Брюхо превыше всего».

Не изменническая ли это мораль?! Раз желудок прежде всего, значит, за кусок хлеба можно пойти на все. А разве так не было? Разве за пайку хлеба, за шиссель[1061] баланды не выдавали друг друга? Разве не было случая, когда группа пленных офицеров согласилась за три буханки хлеба изготовить макет, пародировавший советскую деревню?

Нам давно уже объявили, что 21 июля батальон походным порядком пойдет во Франкфурт-на-Одере. Мы совсем было приготовились к выходу, как вдруг узнали, что отправка отменена. Оказывается, существует правило, запрещающее вести офицеров пешком более 30 км (от Ораниенбурга до Франкфурта-на-Одере 130 км).

Транспорта мы так и не дождались и 24 июля в 7 часов утра вышли из Саксенгаузена. Маршрут: Бернау — Штраусберг — Мюнхенберг[1062]

— Франкфурт-на-Одере.

Как мы ни разгружались, а барахла все-таки у каждого много. Чем-то похожа на ишака и моя персона: за спиной — рюкзак, впереди на крюках заплечных ремней — чемодан, с правого боку французская солдатская сумка, с левого боку — французский котелок с крышкой.

Шли мы медленно и часто останавливались для отдыха. Правда, никто нас не подгонял, никто не требовал соблюдения походного порядка. Да и куда спешить, коли продуктов у каждого на пять суток.

Ночевали в лесу, под Бернау. Города не видели, так как обошли его стороной и остановились в 10 км. Спали прямо на траве и хорошо освежились за ночь. Рано утром 25 июля двинулись дальше.

Не прошли мы и трех километров, как ко мне подошли Синельников и Поздняков (славные, учтивые молодые люди) и, протягивая детскую колясочку, сказали:

— Возьмите, Георгий. Положите вещи в коляску и толкайте ее. Вы и не заметите, как дойдете до привала.

— Но где вы ее взяли?

— Нашли тут недалеко.

— Нет, лучше возьмите ее вы сами. Она вам больше пригодится.

— Да вы не стесняйтесь, Георгий. Право, мы ничего плохого не сделали. Коляску эту мы нашли на улице.

Я немного поломался и все-таки взял колясочку. Когда сложил в нее рюкзак и чемодан, сразу почувствовал облегчение. Но недолго длилось мое счастье: полчаса спустя пришлось снова взвалить груз на плечи. Случилось это во время привала, когда майор собрал батальон и обратился к нам с увещательной речью: