Рекламный ролик

В тумане, наползающем на плато с горячих болот, проступали карликовые ели, гнутые ветром в одну сторону. За ними зыбкими силуэтами высились одиночные скалы-останцы, они и порождали эхо. Артем огляделся. Скорей всего петух сидел не на земле, а на вершине скалы, иначе песнь звучала бы глухо. Мальчик бесшумно собрал из картонных выкроек раструб, похожий на трубу граммофона. Закрепил в горловине раструба микрофон магнитофона и покрался вслед за Жигановым.

Невидимое солнце высветлило плотный туман. Мир для зрячего в подобные минуты предстает цельными контурами и силуэтами — как бы самой сутью, очищенной от подробностей и красок.

Пожалуй, за всю жизнь Прохор Жиганов не скрадывал птицу с такой страстью, как сейчас. Сорвись затея, не удайся чужому мальчишке записать глухаря, он заплачет с горя, как ребенок. На пергаментных щеках великана полыхал румянец, колючим агатовым глазам вернулся доверчивый блеск. Или слух обострился до музыкального, или воображение проснулось, но он явственно различал предсмертную тоску в песне последнего петуха.

Плато в тумане внезапно оборвалось стремительным склоном. Из склона вертикальной иглой торчала скала, на ее плоской макушке и токовал петух. Скала была приметной, наверное, поэтому неизвестный человек сложил на уступе из камней тур «Азия — Европа». Туман гасил краски, и виден был лишь силуэт птицы. Глухарь токовал, вытягивая шею то в небо Европы, то в небо Азии. Великан нелепо замирал с поднятой ногой, гадая, куда сделать следующий шаг. Он знаком показал Артему — ближе нельзя! Оба залегли, однако не вытерпели и подползли к краю обрыва — до птицы оставалось совсем немного.

В момент, когда глухарь умолкал, скалы-останцы гоняли эхо. И он, считая, что это петухи-забияки отвечают на вызов, начинал чертить землю крыльями вокруг мнимого соперника. Со скалы летели вниз мелкие камешки и трухлявые сучки.

Две песни, три песни, шесть песен — есть запись! У Артема мелькнуло шалое желание хлопнуть в ладоши, вспугнуть птицу. И он, уже насытившийся, радостно-умиротворенный, мечтал, как прокрутит запись деду.

Солнечный луч прошил распадок, соединив цепь отдельных скал золотым жгутом. Ослепленная птица мощно забила крыльями и тяжело полетела вниз — на дно распадка.

— А ну! — кивнул Жиганов на магнитофон. Артем включил. Великан приложил ладонь к уху, нагнулся, будто подслушивая у чужих дверей.

— Тэк-тэк, — звучала отчетливая, но тихая песнь, гораздо тише, чем наяву.

— За этим и ехал? — мрачно спросил великан. Он сидел на мокром мху и ненасытно курил, широко расставив согнутые в коленях ноги, устало сутулясь. Молчал. Артема обескуражила мгновенная перемена во взрослом человеке. Он даже усомнился, найдет ли проводник дорогу с плато к месту ночевки?

До деревни они дошли гораздо быстрей, знакомый путь всегда короче. Почти не разговаривали. Великан думал о своем, Артем же был счастлив удачей. У околицы Жиганов скомкал пустую пачку папирос и спросил его, станет ли курить взрослым? Не стоит, пакостное дело!

На середине улицы Жиганов вдруг остановился.

— Погодь, должник ведь мне Гошка! Ну-ка слетаем…

Артем из последних сил проковылял за великаном к дому продавщицы, счастье переутомило мальчика. Жиганов с маху пнул калитку, а через минуту вышел обратно, грязно ругаясь.

— Ай, голытьба, ай, порода, жены порода! Паря, скажи, как с ними всеми жить? Попросил меня, купил батю родного — я ему сделал! Плати, сученок, добром в ответ, раз пообещал! Ни рам мне, ни спасибо! Гужует в Сатке с корешами, «Урал» с люлькой выиграл! Гробину себе выиграл, чистый гроб… Это что же творится на белом свете, мама родная…

Он внезапно умолк, посмотрел на Артема и крикнул в распахнутое окно.

— Ленка! Ты сюда завезла безотцовщину? Пусть и ночует у тебя! — ушел, не сказав мальчику ни слова.

Обида была столь неожиданной, что слезы сами выступили у Артема на глазах. Он смотрел вслед Жиганову, пока продавщица не вышла и не увела его за руку в дом.

В то время как Елена жарила картошку, Артем настраивал цветной телевизор. Он не знал, о чем разговаривать с седой женщиной, чувствовал себя неуютно, прятал от нее глаза — и зачем она, как щенок, ловит его взгляд?

Ели вместе из одной сковороды. Мальчик опасался захватить ложкой от доли хозяйки, ведь мать всегда раскладывает картошку отдельно по тарелкам — ему, себе, потом деду.

— Бросит теперь меня… — уронила седую голову на стол, заплакала навзрыд продавщица. — Выкупит «Урал» и бросит… Сам сморчок, смотреть не на что, а кулаки с дыню — погладишь и маешь вещь… У них, у всей породы кулаки… Я ж и отца его привечала за кулаки, пустой на всю жизнь через него осталась… Специально повез к бабке в Юрак, чтобы шито-крыто… Она, колдунья, и сейчас вон делает девкам из столовой и ничего — рожают потом… А я в мае родилась, маяться всю жизнь… И не мщу я ему вовсе, Гошка — вылитый он…

Артем сидел с пунцовым лицом, страшась выдать жестом, взглядом интерес к тому запретному, что не обсуждал даже с единственным другом.