Рекламный ролик

Продолжая всхлипывать, продавщица постелила мальчику на печи. Ночью он услыхал сквозь сон, как вернулся Гоша и на цыпочках прошел в комнату Елены (догадался по звуку скрипящих половиц). Вскоре из-за двери раздалось тихое стройное пение:

— Ты, товарищ мой, не попомни зла-а-а, в той степи-и глухой схо-о-орони меня…

— А жене скажи-и-и, чтоб не печа-а-алилась, переда-ай кольцо обруча-альное… — вплетался в пение женский голос.

Рано утром Елена разбудила Артема. Он старательно чистил зубы перед дорогой, а Елена разглядывала ленок на худой детской шее и покусывала губы.

На улице мальчика поджидал Жиганов.

— Артемка, не серчай, нервы у меня после контузии… Припадок бил ночью, ты бы испугался, не выспался… На-ка, деду твоему! — великан дрожащими руками стал толкать в карманы, за пазуху мальчику черные куски, похожие на сухари. — Чага, Артемка, авось поможет деду от глаз… Заваривай, и пейте вместе… Они ить дурачье, водку лижут, я чагу пью… Нас, стариков, кроха осталось, вместе мы должны держаться… — бормотал великан. — Чага, Артемка, авось поможет…

Елена задернула занавеску окна.

«Нашел, чем задарить, нет чтоб меду бидон…»

За ночь грязную дорогу надежно подморозило, Артем шагал, как дышал, легко и неутомимо. Он решил идти до Златоуста без привалов, радость достигнутой цели умножала силы. Хорошо, что пересилил себя и не обиделся на Жиганова раньше времени. Он добрый и Гоша добрый, почему не помирятся?

В тумане увалы Уралтау выглядели девственно-непроходимыми — ни вырубок, ни просек. Там, в соснах и тумане, пролегла граница между Азией и Европой. Бывают, оказывается, границы без проволоки колючей и нейтральной полосы. Кто же вкопал столбы-указатели и как определил нужное место? Так и он придумает границу, где захочет…

Лужи на дороге блестели радужными пятнами бензина. Из памяти всплыло давнее-давнее…

…Вечер, дождь, неоновые огни, в носу щекотно от выхлопных газов машин. Он сидит у отца на плечах, точно, отец всегда носил его из яслей на плечах. Мать держит над ними зонт, сама без плаща, промокла. Отец рассказывает ему о золотых рыбках, эти рыбки играют и в лужах, и в реках, от них и цветные пятна на воде. Мать возразила, да, сразу вспылила: не выдумывай, держи ребенка крепче, пятна от бензина и солярки!

Артем понял, что простит отца при встрече. Уже простил.

Солнце испарило туман с хребтов, и мальчик жадно вглядывался в склоны Уралтау — душа ждала открытий.

Хрустали в забытых копях

Все эти годы Дягилев прожил в курортном городке на берегу Черного моря, куда уманила его с Урала молчаливая Лейла. По возвращении с работы домой, она бесшумно распахивала дверь и неумолимо наплывала на Дягилева восточной тенью, роняя на пол шпильки из волос.

Лейла, как и его бабушка Настя в юности, купалась по ночам нагой, но не плескалась шумливо близ берега, а с сумеречной улыбкой на лице надолго исчезала в открытом море. В момент, когда она медлительным силуэтом надвигалась из воды на Дягилева, топазовый кулон в ложбинке меж ее грудей искрился крупной звездой, и Дягилев слепнул от сияния камня раньше, чем успевал сделать встречный шаг.

После купания Лейла вела его, вконец обессилевшего, на кукурузное поле — к столбу из грубоотесаного камня толщиной в несколько обхватов. Столб подпирала груда валунов, издали он походил на гигантский кристалл. Никто из местных жителей не знал, почему початки кукурузы близ столба-кристалла наливаются заметно крупнее чем на окраинах поля, почему птицы, отставшие от стаи, часами отдыхают — копят силы именно на каменном столбе, а не в окрестных платановых рощах, где вдоволь гусениц. Даже рычание трактора не вспугивало птиц. Тракторист оставлял вокруг почитаемого столба островок нетронутой земли, в этих горных краях, мимо которых плавал еще Одиссей, любой мальчишка знал свою родословную до десятого колена. Лейла безошибочно отыскивала в темноте место, откуда черный силуэт исполинского кристалла совпадал с лунной дорожкой на море. Дягилеву казалось на миг, что вот ступи с вершины камня на серебристую тропу и праздным шагом без устали дойдешь до самой луны. Безмолвная Лейла часами отрешенно смотрела на каменный столб. Дягилеву же претила пустая трата времени — со слипающимися глазами он рвал цветы на опушке платановой рощи.

К пышным охапкам полевых цветов Лейла, в отличие от бабушки Насти, была совершенно равнодушна. Когда они возвращались от каменного столба домой, Лейла держала Дягилева за руку, как мать усталого ребенка, и он всякий раз с изумлением чувствовал, что рука теплеет до самого плеча, мышцы всего тела наливаются силой, прочь улетучивается раздражение. Во дворе Лейла срезала с куста всего одну розу. Вазу с розой ставила на подоконник, чтобы живительный лунный свет попадал на цветок. Топазовый кулон Лейлы сверкал ярче обычного, и Дягилев моментально забывал о сне, о тесноте их комнатенки, за которую хозяйка брала втридорога, забывал о хроническом безденежье…