Репортаж без микрофона

Так что частые обращения театра к лучшим произведениям мировой литературы заслуживают поощрения и в тех случаях, когда многое из первоисточника потеряно, если, конечно, все это возмещается талантливыми режиссерскими находками, удачными актерскими работами, хорошей сценографией. Примеров немало: та же «Анна Каренина» в постановке Немировича-Данченко, «Идиот» – Товстоногова. Прекрасные актерские работы: Хмелева в роли Каренина, Смоктуновского – князя Мышкина, Васо Годзиашвили – Луарсаба Таткаридзе и т. д.

Так что не стоит отказываться от инсценировок. Пусть это компромисс, но – допустимый, если сначала же договориться, что без издержек не обойтись.

Специально пересмотрел несколько изданий «Анны Карениной» – нигде нет меньше 750 страниц. А инсценировка, напечатанная в том же формате, вряд ли займет больше восьмидесяти, ну, сотни страниц. Ни о каком полном отображении всей многоплановости, всех сюжетных линий, коллизий и глубины толстовских идей не может быть и речи.

Скажу прямо: наша «Анна Каренина» ни у нас, в Тбилиси, ни в Москве успеха не имела. Я играл Каренина и, как участник спектакля, скорее всего не смогу сохранить полную беспристрастность. Подсознательно я, вероятно, понимаю, почему столь необычная и интересная инсценировка не была доведена нами до высокой сценической кондиции, но утверждать не берусь. Хотя несколько фраз в ее – инсценировки – защиту не сказать не могу.

Автор Лали Росеба смело отошла от привычного треугольника: Анна – Вронский – Каренин. Адюльтер не стал главным для автора – в этом была принципиальная новизна, так как во всех других инсценировках главенствовала именно эта сюжетная линия – броская, эмоциональная, захватывающая. Ее помнят даже те, кто прочел роман в далекой юности. В нашей же инсценировке главным героем стал Константин Левин. Впрочем, и у Толстого это именно так… Левин и есть прототип автора, в нем преломляются основные идеи произведения.

Я прекрасно понимаю, что количество страниц и глав не всегда прямо пропорционально значимости, но все-таки отмечу, что линия Левиных и Облонских занимает у Толстого добрых две трети, если не больше, всего романа. «Все смешалось в доме Облонских» – с этих ритмически насыщенных слов начинается вторая фраза романа, как бы сразу определяя отправную точку событий.

Как выстраивает сюжетную линию Толстой? Мы уже познакомились с Облонскими, уже промелькнул холеный Алексей Вронский, уже екнуло юное сердце Кити при виде красавца офицера… А главной героини романа все нет и нет. Она появится лишь в восемнадцатой главе, а Алексея Александровича Каренина придется ждать аж до тридцатой.

Почему же во всех инсценировках Левину и его братьям отводится столь незначительная роль? Либо их вовсе нет, либо они не запоминаются.

Впрочем, нетрудно догадаться, почему из двух сюжетных линий театры отдают предпочтение более «сценичной» – Анна – Вронский – Каренин. Ведь тяжеловесные (для сцены) философские рассуждения Левина о бытии и смерти (отражающие в какой-то степени мысли самого Толстого) и нравственные пассажи слишком «не сценичны». Из двух форм мышления – логического и образного – избирается вторая, более созвучная сценическому искусству.

Есть у автора инсценировки еще и глубоко завуалированный подтекст. Используя магическое «если бы» Станиславского, можно «вычислить» и этот подтекст: «если бы судьбе было угодно и линии жизни Анны и Левина перекрестились бы, то…». Такое решение, конечно, очень спорно. Но, думаю, право на существование имеет.

Хотел бы сказать вот еще о чем: в инсценировке чувствуется некая дьявольская одержимость Анны. С этим можно поспорить. Но, если вспомнить первоначальный замысел Толстого – создать роман о судьбе порочной женщины, – наверное, допустимо и такое решение образа. Великий писатель не раз предупреждал, предостерегал молодых собратьев по перу: поступки героев должны рождаться сами, логически и естественно, исходя из характера героя и образа его мышления.

Вот таким путем, вероятно, от первоначального «порочного образа» Анна Каренина пришла к своей трагедии.

Однако следует особо остановиться на образе Каренина – моего Каренина. Я не замолвил и словечка в его защиту, а ведь с этого и следовало начинать. Это сложнейший образ для сценического воплощения. То, что лежит на поверхности, предельно ясно и может показаться легким, но…

Приступая к работе над образом Каренина, я не начинал с нуля, как обычно бывает. Мне посчастливилось в студенческие годы увидеть этот спектакль во МХАТе, с Николаем Павловичем Хмелевым в роли Каренина.

Хмелевский Каренин – это общепризнанно – отодвинул на второй план всех остальных персонажей романа. А его знаменитый диалог с Анной, где все строилось по принципу «минимум внешнего и максимум внутреннего», стал хрестоматийным образцом для постигающих наше ремесло.