Революция 1917 года глазами современников. Том 3 (Октябрь 1917 г. - январь 1918 г.)

- До свиданья, будьте здоровы, - отвечают мне разом мои сердитые оппоненты, и я выхожу из землянки.

Публика расходится по своим землянкам, и я слышу в темноте голос белокурого большевика.

- Вот какой, никак его не переговоришь.

В штабе корпуса

В штаб корпуса я попал на следующий день. Здесь меньше было видно «умирание фронта». Правда, и в штабе не заметно былой хлопотливости. Меньше движения, но жизнь в нем все же теплится.

В корпусном партийном бюро, помещавшемся рядом с комиссией по выборам в Учредительное Собрание, настроение было не лучше, чем в остальных организациях. Товарищи видели перед собой стихийную волну большевизма, и бороться с ней им было не по силам.

Вторая дивизия корпуса считалась определенно большевистской, так что туда мне не советовали даже ходить. Все равно говорить не дадут. На днях стащили с кафедры товарища, как только он заявил, что он социалист-революционер.

Я все-таки пошел в самый большевистский полк, и мне удалось прочесть и там лекцию, перед довольно многочисленным собранием - человек в четыреста. Наученный опытом, я объявил о беспартийной лекции и читал, совершенно не затрагивая большевиков, и только в конце бегло обрисовал различие в земельных программах партий. Благодаря этому мне удалось не только довести собрание до конца, но и получить достаточно дружное одобрение. Но это досталось мне ценой почти полного своего обезличения. По окончании лекции произошел характерный случай. Уже по выходе из помещения меня догнали два товарища-солдата и один из них сказал мне:

- Вы, товарищ, верно, с[оциалист]-р[еволюционер]? Мы так поняли из вашей лекции.

- Да, товарищи, с[оциалист]-р[еволюционер].

- Очень рады, что вы побывали у нас. Мы думали, что из партийного комитета или крестьянской секции вряд ли кто придет. Мы тоже социалисты-революционеры.

- А как же, - задаю я в свою очередь вопрос, - вы сами ведете работу в полку?

- Никак не ведем. Так кое-где поговорим с несколькими товарищами. Листовки и биографии кандидатов раздаем тайно, кому доверять можно, а то нам совсем житья не стало.

После этого разговора я побывал еще на корпусном съезде дивизионных и полковых комитетов. И на нем увидел, как глубоко пошло разложение армии.

Выступали только представители того течения, которое решает все вопросы с одной лишь точки зрения: чтобы был мир немедленно и во что бы то ни стало. Иначе идем домой. Мое внимание больше всего остановила красочная фраза одного оратора.

- «Старое правительство тянуло, тянуло и мира не давало. Мы его свергнули и теперь говорим большевикам: давайте нам мир и немедленно. А если они скажут, что не могут его дать, то мы скажем, как хотите, а чтобы мир был! Иначе мы заключим свой мир, а наш мир простой. Уйдем с фронта и все тут!»

На собрании было несколько врачей и офицеров. Я спросил одного из них, почему не выступает ни один интеллигентный человек, а только едва грамотные, едва связывающие два слова, темные люди.

- Да, что говорить? Вы видите, кто говорит? Это все рядовые солдаты из окопов, они устали от войны, и никакие слова их ни в чем не убедят. Это стихия.

- Да, конечно. И я из моего объезда могу вынести только одно заключение. Народ в окопах устал от войны и больше сражаться не может.

Великая ответственность на тех, кто это не понял вовремя и не сделал всего, что было нужно для дела мира. Большевиков в окопах нет. Там только люди смертельно уставшие от войны.

Владимир Утгоф

За Народ (Пг.). 1917. № 1. 1 декабря. С. 28 -49.

ДЕКАБРЬ 1917 - 18 ЯНВАРЯ 1918

165. Передовая статья газеты «Наш Век»

1 декабря 1917 г.

Петроград. 1 декабря.

Подвиги политиков Смольного достигли своего апогея. При страстном желании этих господ рядиться в тоги деятелей великой французской революции нам предстоит, быть может, испытать еще немало ужасов. С другой стороны, красногвардейцы неизбежно выходят из повиновения, как было, например, третьего дня в Смольном, могут дать новые образцы зверской расправы. Но все равно. Хуже того, что большевики проделывают с Учредительным Собранием, они уже выдумать не могут. Действительно, посягать на всенародных избранников, заставлять матросов и солдат силою выводить членов Учредительного Собрания из Таврического дворца, заточать их в тюрьмы, т. е. ставить себя выше воли народной, воскрешать при условиях бесконечно более тяжелых и в формах, еще более отвратительных, ненавистный произвол прежнего режима - какое же преступление можно назвать более тяжелым и более чреватым последствиями?