Революция 1917 года глазами современников. Том 3 (Октябрь 1917 г. - январь 1918 г.)

Нет, что бы большевики еще ни придумывали, как бы они ни старались и каких бы Комиссаровых ни приглашали себе на помощь, выше подняться в своих дерзновениях они не могут, высшая точка ими достигнута, роковая черта перейдена, и перелом, несомненно, совершился. Даже наиболее обманутые ими солдаты и матросы поддерживают свою отвагу при исполнении большевистских приказов тем, что в Таврическом дворце еще нет Учредительного Собрания, и по-видимому, сами успокаивают свою совесть тем, что когда соберется достаточное число членов, то они свою роль будут считать исчерпанной. А пока что - эти самые дисциплинированные большевиками матросы и солдаты уже плохо признают начальствование Благонравовых и поручаться за то, как они поступят в каждую следующую минуту, большевики не возьмутся.

Что же касается как солдат, так и гражданского населения, на[се]дающих со стороны, какие издевательства творят Ленин и Троцкий над народными избранниками, то здесь отношение вполне определилось и выражается громко и ясно. Если с самого начала нельзя было сомневаться, что успех большевистского заговора будет мимолетным, то теперь нельзя уже не задумываться над тем, что увлечет за собою большевизм при своем близком катастрофическом крушении. Большевизм называет ведь себя представителем и самым ярким выразителем «революционной демократии», вследствие чего, падая, он грозит увлечь с собою в пропасть всю революционную демократию.

Революционная демократия понимает это, она не перестает об этом твердить. Но что же он делает, чтобы отделить себя от большевизма, чтобы его изолировать, чтобы предоставить его - его роковому тяготению к Комиссаровым и Дезобри(?). Не будем возвращаться к прошлому, не будем напоминать, что в значительной степени успех восстания объясняется той уклончивой позицией, которую заняла революционная демократия в Совете Республики перед лицом надвинувшейся опасности. Но сейчас, когда большевики в своем бесчинстве достигли апогея, когда они насильничают над всеми без различия, сейчас проведена ли ясная разграничительная линия? На отвратительных допросах, которые чинят в Смольном большевики социалистам, захваченным, они обращаются к ним со словом «товарищ». Это, не правда ли, звучит чуть не кощунственно? Но на днях в цирке Чинизелли выступал с докладом Церетели и на задаваемые ему вопросы он ответил, что большевики могут еще одуматься и что тогда им, представителям революционной демократии, может быть, снова по пути с большевиками, он говорил о партии народной свободы в таком тоне, что большевики могут ссылаться на него в оправдание своего гнусного декрета, так всех возмутившего.

Есть нечто роковое в том, что наиболее талантливый представитель с[оциал]-д[емократии] выступает с такими заявлениями в тот момент, когда ненависть к большевистскому режиму достигла крайних пределов, когда она клокочет в груди каждого искреннего патриота. В такой момент вместо того, чтобы резко отделить себя, чтобы искупить прошлые ошибки, И.Г. Церетели робко лепечет, что насильники могут еще одуматься и тогда они вновь пойдут вместе.

И если, по уверению всех социалистических газет, большевики губят своим поведением революцию и демократию, то как же квалифицировать отмеченную роль других представителей революционной демократии?

* * *

Первое известие о новой сессии мирной конференции в Бресте. Секретарь русской делегации г. Карахан прислал официальное сообщение о самоубийстве ген. Скалона ³⁶¹

, участвовавшего в делегации, в качестве военного эксперта. По сообщению г. Карахана, во время пути ничто не предвещало этого трагического конца ген. Скалона: он был спокоен, принимал участие в обсуждении проектов, а потом, уже во время совещания, по прибытии в Брест-Литовск, вышел в соседнюю комнату и меньше чем через час был найден мертвым...

Г-н Карахан недоумевает о причинах самоубийства и склонен объяснить его, как всегда в таких случаях, нервным расстройством.

Официальный информатор Смольного, очевидно, не понимает, что и без нервного расстройства русский офицер может дойти до полного отчаяния в настоящее время даже вне тех условий, в которых очутился ген. Скалон.

Что приходится переживать солдату и патриоту, который во имя долга счел необходимым принять участие в деле сепаратного перемирия, уготованного большевиками и их вдохновителями? Мы убеждены, что ген. Скалон, как и другие русские офицеры, поехал в Брест-Литовск не в интересах большевизма, не в интересах тех целей, которым служат явные и тайные вожди большевизма, гг. Ленины и Троцкие вместе с Ганецкими и Радеками.

Мы убеждены, что офицеры, поехавшие в Брест, страстно стремятся служить делу русской армии, России и ее союзниками. Но вдумайтесь в условия, в которых приходится нести эту последнюю службу.

Еще на днях г. Ленин публично высказался в том смысле, что грызня из-за государственных границ может интересовать только буржуазию, а для представителей пролетариата это совсем не важно.