Революция

– Думаю, в конце концов он сбежит в Штаты, как и остальные. Или начнет торговаться. Может быть, ему дадут ранчо, денег… Революция уже сама не знает, что с ним делать. Либо его сумеют ввести в какие-то рамки, либо в конце концов убьют.

Мартин вернул ему флягу.

– А вы полагаете, Венустиано Карранса лучше, чем Вилья или Сапата?

– Вы заблуждаетесь на счет Каррансы. За ним будущее. Новая революция, но революция индустриальная. Революция сверху и в строгих рамках. Вместо нескончаемой вакханалии бандитов и грабителей.

Красная искорка еще дважды разгоралась и тускнела, прежде чем Кордоба заговорил снова:

– И вам совершенно нечего делать тут. Подозреваю, что вы никогда и не были настоящим революционером.

– Я и сам толком не знаю, кто я.

– Откровенно, по крайней мере… Этим вы и сбиваете меня с толку.

– И как же со мной намерены поступить?

Мартину почудилось, что Кордоба вздохнул.

– Помните, тогда, на улице Куаутемока?.. Помните? Дело чести?

После этого он смолк надолго, попыхивая сигарой. И потом спросил вдруг:

– Что предпримете, если останетесь в живых?

Вопрос застал Мартина врасплох.

– Не знаю. – Он подумал немного. – В мои планы не входило пережить эту ночь.

– В километре отсюда река Лаха.

И Кордоба снова замолчал, давая Мартину время осмыслить его слова. Раскаленный уголек описал дугу, указывая на силуэты солдат.

– Эти двое – мои люди.

Мартин задохнулся, не веря своим ушам:

– Не знаю, смогу ли…

– Плавать умеете? – прервал его мексиканец.

Мартин все еще пребывал в столбняке. И испытывал не столько облегчение, сколько тревогу.

– На воде держусь.

– На вашем месте я, – голос Кордобы звучал приглушенно и очень спокойно, – если бы сумел воспользоваться темнотой и переплыть реку, не стал бы искать остатки армии Панчо Вильи… А двинулся бы на юго-восток. К Мехико, к Веракрусу с его портом. – Уголек повернул к Мартину и замер напротив. – Что скажете?

– Не знаю. – Мартин еще не вполне оправился от потрясения. – Можно попробовать.

– Полагаю, брать с вас честное слово было бы глупо.

Они замолчали. Потом Мартин пожал плечами:

– Скорей всего, так.

С мягким тихим смешком, а может быть, просто выдувая дым, Кордоба сказал:

– У вас ничего ценного с собой нет. Если что и было, отняли, когда взяли в плен.

Мартин дотронулся до жилетного кармана. Как ни странно, золотой был на месте. Когда обыскивали, забрали все, но второпях не нашли «максимилиан», зашитый за подкладку.

– Кое-что есть.

– Неужели? Да вы и впрямь счастливчик.

Кордоба далеко отшвырнул окурок, и раскаленный уголек прочертил прощальную дугу. Потом упал на землю и исчез во тьме.

На вершине холма красный горизонтальный луч рождающегося солнца ослепил Мартина. Он сощурился, постоял там, с отрадой чувствуя, как первое дневное тепло сушит все еще сыроватую одежду. Потом наклонился, еще постоял, согнувшись, пытаясь отдышаться.

Огляделся по сторонам. Трещали первые цикады. Небо из бледно-лилового становилось синим, кое-где тронутым белизной одиночных облаков, неподвижно висевших над далекими серыми холмами. Между ними пролегала долина, и казалось, что далекая, прямая, блестевшая на солнце колея железной дороги движется туда.

Мартин выпил дождевой воды, скопившейся в выбоине скалы. Он уже сутки ничего не ел и заморил червячка двумя опунциями – оборвал с них шипы, расколол камнем и впился в кисловатую мякоть. Потом, собираясь с силами, растянулся на земле. Когда поднялся, наметанным за время войны взглядом обвел окрестности. Железная дорога могла послужить хорошим ориентиром, но, спустившись в долину, он потерял бы ее из виду. Держаться рядом с ней было бы опасно, потому что она проходила вблизи Селайи. Самое разумное, рассудил Мартин, спускаться так, чтобы солнце было чуть левей, и держать направление на холмы.

Он двинулся по извилистой тропинке, петлявшей между скал, кустарника и редких деревьев. Становилось жарко, и он, сняв куртку, опоясался ее рукавами, а голову покрыл носовым платком с завязанными по углам узлами. Его мучила жажда, а вода больше не попадалась. Когда солнце стояло уже высоко, он прошел через густые черно-зеленые заросли акации. И оказался перед стоявшим на невысоком взгорке полуразрушенным кирпичным домиком под соломенной крышей. И решил обойти его стороной, когда услышал собачий лай. Сошел с тропинки, огибая домик по длинной дуге, и тут, не успев отпрянуть или повернуть, наткнулся на стадо коз.

Опираясь на длинный посох, на него смотрел пастух – крестьянин средних лет в белой одежде из грубого холста, в сандалиях уараче на ногах, в сомбреро из пальмового волокна: широкое обвисшее поле затеняло бронзовое лицо, иссеченное морщинами, глубокими, как шрамы, и с седыми волосами на подбородке.

Мартин понял, что просто продолжить путь будет неосторожно. И даже рискованно. Вскоре по его следам может появиться патруль – солдаты или руралес.

Он улыбнулся, стараясь сохранять спокойствие:

– День добрый.

Пастух ответил, и в голосе его звучало опасливое любопытство. Через плечо у него висела на ремне фляга, и Мартин, показав на нее, спросил с надеждой:

– Можно у вас попросить воды?