Революция

– Не знаю, – наконец ответила она. – Увлеклась, по крайней мере… Наверно, на нее произвели впечатление эти странные бородатые люди, пришедшие из-за моря… – Она бестревожно взглянула на него. – Из тех же краев, что и ты.

Ялик спугнул нескольких водоплавающих птиц, устремившихся к берегу. Йунуэн и Мартин молча смотрели им вслед.

– Мексиканке нетрудно плениться тем, кто приходит издалека, – сказала Йунуэн.

– Так ведь есть и англосаксы, которые теперь приходят с севера.

– Они не здесь, не под кожей. – Она показала ему тонкие смуглые запястья, схваченные серебряными обручами. – Так, случайно встречаются… Наша кровь не узнает их.

Мартин, неожиданно осмелев, наклонился и поцеловал запястья, которые она без всякой задней мысли протянула к нему. Нежное прикосновение, пленительный аромат. Губами он почувствовал под кожей удары ее сердца. Мгновение она была неподвижна, потом не отдернула, а медленно и плавно отняла руки. Снова покосилась на лодочника и взглянула на деревья, окаймлявшие канал.

– Когда-нибудь ты уедешь отсюда, разве не так?

– Мне незачем уезжать отсюда одному.

Йунуэн внезапно сделалась очень серьезна. Отвела глаза и замолчала, а Мартин смотрел на нее как завороженный. Здесь, в этом месте, над которым не властны были ни время, ни ход истории, она казалась естественной частью первозданного пейзажа. Каким-то колдовским образом сплавляла воедино прошлое и настоящее. И это тревожило самые глубины его души: Мартин не знал, вправду ли он любит эту девушку или только думает, что любит, ее ли самое он любит или то, что символизируют ее глаза, порожденные смешением рас, и ее кожа медного оттенка. Ее кровь, бьющаяся в жилах, к которым он прикоснулся губами. И он не впервые чувствовал это. Иногда, просыпаясь посреди ночи в своем номере – после Хуареса он вообще стал скверно спать, – он думал, что любит не женщину по имени Йунуэн, а саму Мексику, воплощенную в ней.

– Какое трагическое и удивительное время мы переживаем, правда ведь? – сказал он вслух.

Она взглянула на него растерянно, непонимающе – что он имел в виду? Мартин с улыбкой пояснил:

– Я о том, что один мир рушится, а другой возникает… Зарождается новая раса.

Йунуэн, немного подумав, кивнула:

– Есть множество причин ненавидеть испанцев, – сказала она, тоже улыбнувшись. – И чтобы любить их.

Мартин значительно воздел палец:

– Мне нравится это слово.

– «Ненавидеть»? – спросила она с притворным простодушием.

– «Любить».

Йунуэн снова незаметно взглянула на лодочника.

– Odi et amo[28], – сказала она шепотом. – Так написал один древнеримский поэт.

– Ненавижу и люблю?

– Да.

– Мне тоже нравится эта формула.

Катание завершилось. Лодочник причалил к деревянным мосткам, Мартин надел пиджак и шляпу, помог Йунуэн выйти на сушу. Они неторопливо двинулись по узкому берегу в сторону кафе, не держась за руки, а лишь чуть касаясь друг друга. Сердце у него от счастья билось учащенно.

– Тетушка проснулась, – сказала Йунуэн. – И кажется, нашла себе компанию.

В самом деле – под навесом из пальмовых листьев сидела донья Эулалия, занятая беседой с каким-то человеком в военной форме, в высоких сверкающих сапогах, с кобурой на боку; рука у него была на перевязи.

– Какой сюрприз… Это Хасинто Кордоба. – Йунуэн повернулась к Мартину и сказала не без смущения: – Разве он не на севере, со своим полком?

День померк в глазах Мартина.

– По всей видимости, – с горечью ответил он, – он уже не там, а здесь.

Они заказали тако с костным мозгом, жаркое из индейки с зеленым перцем, лимонад и мексиканское вино. Угощение пришлось по вкусу даже Мартину, которому присутствие капитана удовольствия не доставляло. А тот, не показывая, что заметил это, вел себя непринужденно и просто, рассказывал, как о чем-то незначащем, о боевых действиях на севере и о том, как получил пулю под Рельяно. После десерта дамы остались в тени в гамаках для лучшего пищеварения, а Кордоба раскурил сигару, и они с Мартином пошли прогуляться под деревьями по берегу озера.

– Заметили? – Капитан глазами показывал на донью Эулалию и Йунуэн. – Они теперь совсем не такие пламенные сторонницы Мадеро, как месяца два назад, когда, как и все наши дамы, были без ума от президента. Теперь поостыли.

– Каково положение на фронте? – осведомился Мартин.

– Я человек военный, а потому мнение свое держу при себе. – Кордоба попыхтел сигарой. – Начальству видней. Или… не видней.

– Мы же доверительно беседуем, капитан…

Тот с наслаждением выпустил облако дыма:

– Хасинто, Хасинто.

– Так вот, Хасинто, мы с вами доверительно беседуем. И меня очень интересует именно ваше мнение.

Капитан сердито дернул головой, поудобнее пристраивая руку на черную шелковую косынку.

– Юг, можно считать, уже потерян для нас. Власть Сапаты уже не свергнуть, а всякого рода репрессии только приблизят голодную смерть. Что касается зверств… – Он замолчал и потом пожал плечами. – Я что-то чересчур разговорился. Одно скажу: я счастлив, что меня отправили на север, а не туда, где идет столь грязная война.

– А что Паскуаль Ороско?