Революция

– А что поделывает полковник Вилья?

Мадеро снова метнул в него быстрый подозрительный взгляд, разбившийся о невинное лицо Мартина, и ответил с напускным безразличием:

– Слышал, сидит на своем ранчо, коров разводит. Мало что известно о нем.

– Ну да, ну да, конечно…

Мадеро пожал Мартину руку с сердечностью, казавшейся искренней.

– Повоевать больше не тянет? – спросил он. – Вернетесь на фронт в случае надобности?

Мартин подумал секунды три:

– Едва ли… То был единичный эпизод. Случайность. Все же я веду другую жизнь.

– Понимаю. И хорошо ведете. А политика – это дурная дорога и иногда приводит к стенке.

Он держал дверь открытой, словно никак не мог расстаться с Мартином. Секретарь в приемной встал из-за стола и хотел было подойти к ним, но Мадеро знаком остановил его. Потом понизил голос и сказал доверительно:

– Знаете, я порой завидую вам… Вы молоды, вы иностранец, перед вами открывается многообещающая карьера. И это позволяет с другой точки зрения увидеть мою несчастную страну, хронически больную самой собой. – Он тяжело вздохнул, сморщился, словно от боли, и произнес угрюмо: – Боюсь, наступают лихие времена, дорогой мой. И вы правильно поступаете, оставаясь на бережку.

7

Известия о революции

То лето было отмечено неопределенностью и сумятицей. Стремительно назревали события. Популярность президента таяла: одни были недовольны тем, как робко идут реформы, а другие – представители консервативных кругов – ненавидели Мадеро за то, что реформы все же идут, и подвергали его форменной травле в прессе. Газет, державших его сторону, становилось все меньше. На юге страны, в крестьянском крае, полновластно правила армия Сапаты, и война перемещалась к северу, где правительственным войскам противостояли мятежники генерала Паскуаля Ороско, именуемые «красными». Для борьбы с ними была сформирована Северная дивизия под командованием генерала Викториано Уэрты, имевшего репутацию военачальника, который умеет добиваться своего и крови не боится. Дивизию усилили иррегулярными частями, и по просьбе президента Мадеро в строй встал бывший полковник, а ныне бригадный генерал Франсиско – или, как его называли, Панчо – Вилья.

– Уже и то хорошо, что ты сейчас не можешь туда вернуться, – сказала Йунуэн Ларедо.

Мартин с печальной улыбкой покачал головой:

– Не уверен, что «хорошо» – подходящее слово. Ведь там моя настоящая работа.

– Что же ты можешь поделать, если шахты закрыты?

Они уже с полной непринужденностью, как принято было у молодежи, говорили друг другу «ты». В этот сияющий теплый воскресный день Мартин сопровождал Йунуэн и ее тетушку в Сочимилко – чудесное зеленое место с каскадом озер и бесчисленными островками, расположенное невдалеке от столицы. Рано утром они отправились туда, чтобы побывать на местном рынке, где продавались цветы и кустарные изделия, и позавтракать под навесом из пальмовых листьев в одном из кафе между огромными местными кипарисами. Донья Эулалия, спасаясь от мошкары, опустила вуаль и ожидала трапезы в гамаке, с раскрытой книгой Ривы Паласио[27] на коленях. Мартин меж тем нанял лодку и пригласил Йунуэн поплавать по каналам.

– Так жарко сегодня. С твоего позволения я сниму пиджак?

– Конечно.

Лодочник столкнул ялик в воду, где на поверхности покачивались водяные лилии, и тот медленно заскользил вдоль илистых берегов. Мартин скинул шляпу-панаму и пиджак, расстегнул жилет. Иногда им встречались другие лодочки, где мужчины без пиджаков катали дам в белых платьях под зонтиками. Все было спокойно, безмолвно и прекрасно. И наводило на мысли о том, каковы были эти райские места до появления конкистадоров. О блаженной Мексике доколониальной эпохи.

– О чем ты думаешь, Мартин?

Он улыбнулся, не сводя с нее глаз. Йунуэн сняла белую соломенную шляпу. Под солнцем блестели ее черные волосы, туго скрученные в два узла ниже затылка.

– О донье Марине, переводчице Эрнана Кортеса.

– О Малинче? – удивилась она. – С чего бы это? При чем тут она?

– Я представил, что у нее были твои глаза – эти противоречащие законам природы синие самоцветы.

– Как это «противоречащие»? Как прикажешь понимать такое?

– Как комплимент.

– Да ты дразнишь меня!

– Вовсе нет. Они слишком красивы для индианки тех времен. Четыреста лет назад таких быть не могло.

– А-а, теперь поняла! – рассмеялась она. – Какой ты глупый!

– Я вполне серьезно. Я представил, как эти закованные в железо грубые испанцы входят в Тлакскалу, или куда там они входили… И Кортес видит ее в первый раз. Вот как я увидел тебя тогда в «Доме с изразцами».

– Ты удивился?

– Я был потрясен.

– И потрясаешься всякий раз, когда видишь меня?

– До безумия.

– Ты не просто глупый, ты еще и сумасшедший.

Йунуэн покосилась на лодочника, который, надвинув шляпу на глаза, работал шестом и не прислушивался к их разговору.

– Малинче решила следовать за этим чужаком, – сказала она вполголоса. – Говорить на его языке, стать его женой. А я ни за кем не следую.

– Это пока.

– Прошу тебя… Хватит говорить глупости.

– Ты веришь, что она влюбилась в него?

Йунуэн в раздумье прикусила нижнюю губу.