Революция

И Элиас пошел, как-то сразу сделав гигантский шаг от земной поверхности до самого неба. Внизу осталось поваленное дерево, лес, Финляндия, Европа, Земля. Но почему-то голос звезды тоже отдалился, уже не понять ни слова, уже только свист в ушах. Так свистеть может только ветер. Так, да не так. Он не только свистит, но еще и прищелкивает. Это не ветер, это — гигантский рогатый череп, зависший в пустоте, клацающий нижней челюстью. От него, как от медузы, щупальца, каждое упирающееся в человека. Это Бог, без всякого сомнения. Но это не Господь, это не Творец. Это Самозванец (см также мои книги «Радуга»).

— Требую тебя! — раздается в ушах дикий вопль, перемежаемый свистом и клацаньем.

Элиас не дрогнул, потому что он понимает: шевелиться — смерти подобно. Ему кажется, что вокруг него сгущается теплый свет, который питает его Силой и Уверенностью.

— Напрасно, — шепотом отвечает Леннрот. — Я не твой.

— Аоуэы! — взвывает Череп и с рогов его сыплются искры. — Яёюеи!

«Раскалился до предела», — думает Элиас, и невразумительные стоны становятся тише.

— Я иду на Свет, — говорит он. — На Тот Свет. В Белый Свет, как в копеечку.

Негодующая мертвая голова осталась где-то за пределами видимости и слышимости, в пределах же образовалась новая фигура, человеческая, с сияющими раскидистыми, словно, оленьими, рогами на голове. Их сияние так ярко, что невозможно смотреть. Или это горящий белым пламенем куст?

Аполлон был северным богом-оленем, а горящим кустом был Пастырь Моисея. Догадка, столь смутная, еще не успела его напугать, как он сам, непроизвольно, произнес: «Да светится Имя твое, да приидет Царствие твое» (Евангелие от Луки, гл 11, стих 3). Только вот Элиас не узнавал своего голоса: скрипучий и блеющий. Да это вовсе и не он говорит! Это козел!

— Йоулу-пукки, — сказал Леннрот козлу. — Что за дела?

В его детстве на Рождество приходил не Санта Клаус, а Рождественский Козел, который больше карал, нежели поощрял. Дед в шубе с обязательными подарками приходил только к богатым. В их бедняцкой семье подарки нужно было заслужить.

— За козла ответишь! — проблеял козел, посмеялся и пропал.

Остался только Свет и он сам. Элиас хотел, было, двинуться навстречу яркому, теплому и манящему свечению, но передумал. Ему вспомнилось, что бывалые люди говорили о смерти: умерший человек всегда идет на свет. Сделалось даже несколько боязно оттого, что этаким образом можно увлечься и обратно к своему телу уже никогда не вернуться.

— Действительно, — сказал он, чтобы просто что-нибудь сказать. — Римский Папа Григорий Первый наставлял своих последователей, чтобы те молились Сыну божьему, а не Богу Солнцу (в шестом веке).

— Ну и что? — спросил Свет.

— Да вот, размышляю: зачем?

— Не Господь, либо Самозванец выбирает людей — люди сами выбирают в кого верить, и кто к кому «прилепится», — сказал человек с мохнатыми звериными ногами.

— Но Истина — одна! — заметил Элиас.

— Истина — это всего лишь свершившееся дело, каким бы оно ни было, — отреагировал похожий на сатира человек. — Ты кого выбираешь: Пана или Пропала?

— Пана! — без раздумий ответил Леннрот.

— Ну, тогда не все еще потеряно, — человек со смехом толкнул его в плечо. — Возвращайся в Хирсикангас!

Тотчас же свет стал стремительно отдаляться, только голос остался, обернувшись эхом.

— Тьма всегда приходит с востока! — изрек он, а Элиас, обернувшись назад, увидел, что оба охранника возле былого места клада клюют носом. Один совсем клюнул, другой терял в борьбе с этим свои последние силы.

Леннрот глубоко вздохнул и обнаружил себя придавленным все под тем же деревом. Все части его тела занемели от долгой неподвижности. Но теперь можно было осторожно выбираться — в том, что его не заметят, он был уверен. В этот предутренний час сон имеет над человеком самую большую власть.

Двигаясь одним туловищем, он постепенно разогнал кровь по всему организму и подполз к тому месту, откуда можно было бесшумно, не задевая ни коры, ни сучьев, скользнуть в сторону, подняться на ноги и убраться восвояси.

Спокойных снов, дорогие товарищи полицаи!

18. «Нулевое путешествие» (продолжение)

Существует обывательское мнение, что в Финляндии добывать золото невозможно. По крайней мере, в промышленных масштабах, потому что его мало. А если возможно, то лишь в округе Инари в Лапландии. Однако в каких-то девяносто километрах от Каяни находится местечко Хирсикангас, где однажды с песка, заросшего вереском (так, собственно говоря, и переводится слово «kangas» с финского) один чудак поднял самородок весом в двести грамм.

При шведах старатели ни шатко, ни валко намывали здесь десяток-другой килограмм золота в год. Плавили в маленьком заводике, более похожим на сарай, очищали его от примесей через ртуть, да отправляли, куда следует. Конечно, все это несерьезно, вот на севере — там, конечно, и старателей больше, и золотой песок, соответственно, богаче. Но его все равно привозили в Хирсикангас, чтобы плавить.