Революция

Иное название праздника, пришедшее из глубины веков, было Ukon juhla («праздник деда», в переводе с финского). Вот внучата обоих полов, вволю порезвившиеся минувшей ночью, и были уверены, что «дедушка» их обязательно поймет и простит. Прощения можно просить только при проступке — уж лучше пусть такой проступок будет вполне безобидным: пьянство и моральная неустойчивость. Может, Ukko (дед, в переводе с финского) и на более серьезные вещи, коли те выдавались, закроет свои глаза. Точнее — закроет свой глаз.

Ну, а уж если случились на следующий день Ukkonen (гром, в переводе с финского) с Ukonilma (молния, в переводе с финского), значит, все вкайф, обратился гнев на землю, а люди прощены. Донес, значит, Ukko свое Ukti (слово, в переводе с рунического санскрита) до каждого своего внучка и внучки. Как говорится, thank you very much. И никаких кар не предвидится, разве что kaari (дуга, в переводе с финского), которая taivan (небесная, в переводе с финского), то есть, taivankaari — радуга (в переводе с финского).

Для Элиаса громом с ясного неба случился приход к его скромному стойбищу целого отряда вооруженных и оформленных в погоны и казенное сукно людей. Они выдвинулись из кустов, не успел еще Леннрот как следует выйти из озера.

«Здравствуйте, девочки», — подумалось ему. — «Кажись, мы попались».

— Ты чего это в озере сидишь? — поздоровался один из этих людей.

Форма служивых для Элиаса, вроде бы, была знакомая, вот только с такими погонами он встречался в первый раз.

— И вас с прошедшим праздничком! — в свою очередь, поприветствовал он.

«Да это же таможенная служба!» — вдруг, догадался он.

После вливания Финляндии в Российскую империю, и, соответственно, выливания ее из Королевства Швеция, приграничная таможня на Карельском перешейке и в Олонецкой губернии как-то сама по себе снялась с места и умчалась в неизвестном направлении. В целях экономии, вероятно. Тотчас же вслед за таможней в российскую глубинку потекли широкой рекой дешевые товары: рожь, ячмень, кофе, мясо, рыба и лен. Живи и радуйся, народ.

Но где такое было, чтоб можно жить и радоваться? Любое государство, в основном, проповедует разрешительную политику: подал заявление — получи разрешение. Но на самом деле политика, конечно же, запретительная. Написал прошение — вот тебе отказ! И хорошо, если отказ этот написан на официальной бумаге, тогда можно принимать дополнительные действия.

Бывает, когда никаких запретов нет, но нет и разрешения: летают где-то решения, летают и тают. Вот тогда хоть караул кричи: надо бы принимать дополнительные действия, да оснований для них пока нет. И что делать? Ждать до посинения. Либо забить. Или все-таки на свой страх и риск перейти к этим дополнительным действиям.

Дополнительные действия — это, конечно же, взятка. Она, падла, решает все.

Подсунул чиновнику конверт с баблом лидер российской льняной мануфактуры, тот радостно тискает на гербовой бумаге запрет на лен из Финляндии: не соответствует-де стандартам, не проходит-де проверку на вшивость. Сидите в своей Суоми и льном хоть коров своих бракованных обертывайте.

Коровы-то тоже там не те, и зерно другоякое, ну, а рыба — так вообще и не рыба вовсе: даром, что ли калом ее величают (kala — по-фински «рыба»)?

В общем, чтобы не плодить недоразумения, 5 ноября 1811 года в этой части России была восстановлена внутренняя таможенная граница. Стало быть, восстановились прежние порядки. Однако беспорядки тоже остались — трудно, оказывается, от них отвыкнуть.

Вот и ходили, порой, целые таможенные отряды в рейды по лесам и полям финских своих владений. Ходят и таможенной пошлиной распоряжаются.

— Да какой уж тут праздник! — вздохнул пожилой таможенник с лихо закрученными на кавалергардский манер усами.

Его глубокий вздох донес до чуткого носа Элиаса глубокий выхлоп. Брагой и понтиккой несло так, что листья в зоне поражения выхлопом обугливались.

— А у меня ничего нету! — сразу признался Леннрот и вылез из озера. — Ни коньяку, ни вина — ничего.

— Да нам ничего и не надо, перебиваемся, чем бог послал, — ответил молодой человек, первый заговоривший с Элиасом. — Ничего подозрительного не видел? Ну, там лодки, доверху груженые чем-нибудь, кроме пьяниц? Или подводы на берегу?

Леннрот отрицательно покачал головой:

— Ночь была длинной, народ попадался шумный, но никого с товаром не было.

Ответ не расстроил таможенников, они, один за другим, принялись уходить прочь с берега, возвращаясь к своему прежнему маршруту: там, где девки, понтикка и хорошее настроение. Шутка. Там, где контрабандистские тропы, и где прячутся проклятые расхитители императорской собственности. На стражу Закона, туда его в дышло!

— Пока! — сказал молодой таможенник и потянул за руку усатого.

В это же самое время, едва они только отвернулись, с памятного дерева обвалился на землю один слиток золота. Звук удара получился глухим, но слышимым явно.

Элиас втянул голову в плечи, будто этот удар пришелся по его голове.

— Это что такое? — повернулся к нему таможенник-кавалергард.

— Это белка, — ответил за Леннрота молодой коллега усача.