Революция

В 1947 Ханнес Колехмайнен получил Почетный знак финской культуры и спорта. «Ханнесом» его величали во всех спортивных кругах, как героя детской сказки — доброго великана-метелиляйнена. В память его побед в Куопио, родном городе великого стайера, поставили бронзовый памятник четырёхкратном олимпийскому чемпиону и назвали в его честь улицу.

— Да, Ханнес был фигурой, — согласился гость. — Да и брат его тоже, вроде бы, уже ушел?

— Тату умер через год после Юхо. Поколение великих людей теряется в бесконечности.

— Может, и не теряется? Может, идет своим путем? — вздохнул собеседник.

— Чего уж тут гадать: скоро сами узнаем.

— Страшно?

Вилье задумался, словно бы не зная, как и отвечать: всяко получилось бы неправильно.

— Может быть, кто-то жаждет жить вечно? — наконец, спросил он. — Дело, вообще-то, сугубо житейское. «Жизнь — это смертельная болезнь, передающаяся половым путем» (слова Вуди Аллена).

Ритола позвал горничную и та, изобразив на лице недовольную гримасу, все-таки поставила перед стариками два пузатых бокала, плеснув в них «Хеннеси».

— Говорит, мне нельзя пить, — кивнув на нее, криво усмехнулся Вилье.

— Сердце? — участливо поинтересовался гость.

— Буйство, — ответил хозяин квартиры. — То, что для меня более-менее нормально, для них — за рамками приличия.

— Это что за рамки такие?

— По-фински не петь, летку-енку не плясать, о Вьетнаме не говорить.

— И всего-то?

— Ну, с индусами и неграми не драться.

Гость даже поперхнулся своим коньяком:

— А где же ты этих парней здесь-то находишь?

— Это они меня находят, стоит выйти на улицу. Мой значок с синим крестом вызывает гнев праведности. Вероятно, думают, что ку-клус-клан.

Вилье показал значок на груди своего стильного жилета для гольфа. Или индусы и негры отличались удивительной дальнозоркостью, или их внимание привлекал вовсе не значок, а огромный флаг с одноименной символикой, стоящий возле стены. У Ритолы было хорошее прошлое в шюцкоре, поэтому он вполне запросто мог и со знаменем наперевес выбегать по особым случаям.

— Да, индусы и негры — это рьяные поборники чужой добропорядочности, — согласился гость. — Поэтому с ними ухо нужно держать востро. Я тут консультировал одних спецов по Карибскому морю, точнее, по островам Тринидад и Тобаго — безрадостные перспективы. Причем, скорее всего безрадостные для всего мира.

Действительно, именно эта островная страна сделалась оплотом идей нового терроризма. Сначала на Тринидаде не стало негров, а на Тобаго — белых. Потом на Тобаго не стало негров, а на Тринидаде — белых. Зато популяция индусов возросла до преобладающей. Монголоидов там испокон веку не было, как испанцы повырубили древних карибов, которые, говорят, и были монголоидами. Так они и кончились.

Индусы, конечно, подзагадили острова, но дело вовсе не в этом.

Если раньше при царе Салтане богатые террористы, роняя скупую мужскую слезу на грудь прекрасной дамы, говорили, что «за народ, за равенство и справедливость», и шли подрываться вместе с царем и каким-нибудь вшивым полицмейстером, то теперь все обстояло иначе. Заразившись ветром с Тринидада, надышавшись воздухом Тобаго, беднейшие террористы принялись подрывать себя вместе с любым случайным скоплением народа, лишь бы только ни царя-императора не задеть, ни вшивого полицмейстера. Способ такой у богатых идейных вдохновителей бомбистов делить деньги, а также их зарабатывать.

Конечно, в начале семидесятых великобританцы сказали «шабаш», высадились на оба карибских острова сразу же, по тридцать человек на каждый, обезвредили всех террористов, десяток повесили на столбах, но было уже поздно. Идеи отравили почву, идеи напитали ядом воздух. Тут подоспели и Малькольм Х, и «Черные пантеры» и прочие, которых упоминать страшно.

— А не пора ли тебе на Родину? — спросил, вдруг гость, отвлекаясь от глобальных, а потому — ужасающих воображение — мыслей. — Там зима — настоящая, там баня — истинная, причем, два раза в неделю, там озера плещутся и сосны шумят.

— А тебе? — сразу же отреагировал Ритола.

— Когда-то в другой жизни я пообещал себе, что всегда буду свободным, — ответил собеседник. Он помолчал немного, вздохнул и продолжил. — Чтобы быть свободным, порой, нужно многим, чем пожертвовать. Я не знал, что моей жертвой окажется родная земля. Чего уж там говорить, Вилье, мы здорово прожили эту жизнь. Может, не совсем правильно, но кто же разберет?

— Да, Тойво, мы знатно пожили. И жизнь эту только мы сами можем судить. А потом пусть Вечность нас рассудит. Прощай, друг!

— Прощай, брат!

Ритола вернулся на родину в 1971 году. В возрасте 86 лет он умер в Хельсинки. Светлая ему память.

20. Конец «нулевого» путешествия Леннрота

Юханнус утром — это головная боль, это ожоги и неловкость. Это — мокрая задница в случае с Леннротом.