Революция муравьев

– Для вас, как я понимаю, главный критерий, позволяющий вам смириться с тем, что некое животное разумно, – его сходство… с вами!

Уже никто не глядел в сторону инсектария. Все глаза устремились на экран, и телеоператор, забыв, что перед ним букашка, снимал ее как человека – крупным планом, то есть по пояс, включая грудь, плечи и голову.

Дело в том, что макрообъектив передавал изображение в мельчайших подробностях. И невзирая на неподвижное лицо и застывший взгляд муравьихи, каждый присутствующий, похоже, мало-помалу научился истолковывать движения ее усиков, подбородка и челюстей.

Вздернутые усики означали удивление, полуопущенные – желание убедить. Один прямой усик вытянут вперед, а другой оттянут назад – берегись доводов оппонента. Усики прижаты к щекам – огорчение. Усики зажаты челюстями – облегчение.

Сейчас усики у 103-й были полусогнуты.

– Для нас вы бестолковые, а мы разумные. И рассудить нас объективно может третий вид, только не Пальцы и не муравьи.

Все, включая судейских, понимали: это коренной вопрос. Если муравьи разумны, значит, они несут ответственность за свои действия. Если нет, они не подлежат ответственности, как психически больные или несовершеннолетние.

– Как же доказать, что муравьи разумны или неразумны? – громко спросил себя председатель, поглаживая бородку.

– А как доказать, что Пальцы разумны или неразумны?

– не теряя уверенности, вторила ему муравьиха.

– В данном случае нас больше интересует, какой вид разумнее по отношению к другому, – возразил кто-то из судей.

Суд присяжных отчасти напоминает театр. Правосудие с незапамятных времен было задумано как некое зрелище, но еще никогда прежде судья не испытывал столь сильного ощущения, что он выступает в роли режиссера. Именно он задает ритм выступлениям, следя за тем, чтобы публика не устала, он же распределяет роли между свидетелями, обвиняемыми и присяжными. Если ему удастся сохранить интригу до вынесения присяжными окончательного решения и удержать в напряжении зал и телезрителей, следящих каждый вечер за ходом разбирательства по своим домашним телевизорам, он добьется наивысшего успеха.

Редкий случай: руку поднял присяжный.

– С позволения сказать… я большой любитель головоломок, – проговорил почтовый служащий на пенсии. – Шахматы, кроссворды, загадки, шарады, бридж, «крестики»… По-моему, лучший способ рассудить, кто из двух спорщиков умнее, – предложить им сыграть в какую-нибудь игру, то есть схлестнуться в своего рода интеллектуальном поединке.

Слово «поединок», похоже, понравилось судье.

Он вспомнил, как в бытность свою студентом узнал из лекций по праву, что в Средние века правосудие вершилось с помощью поединков. Тяжущиеся облачались в доспехи и бились насмерть, предоставляя Господу Богу решать, кто из них выйдет победителем. Проще не бывает: оставшийся в живых всегда оказывался прав. И судьи не боялись ошибиться, да и угрызения совести их не терзали.

Как бы то ни было, устроить такой поединок на равных между человеком и муравьем, понятно, было невозможно. Человек мог прихлопнуть букашку одним щелчком.

Судья указал на эту деталь. Но присяжный не отступался.

– Надо всего лишь придумать какое-нибудь объективное испытание, чтобы у муравья было столько же шансов победить, сколько и у человека, – упорствовал он.

Такая мысль явно пришлась публике по душе. Судья спросил:

– И какой же поединок вы имеете в виду?

228. Энциклопедия

ЛОШАДИНАЯ СТРАТЕГИЯ. В 1904 году международное научное сообщество пришло в волнение. Казалось, наконец-то нашлось животное, не уступающее в умственном развитии человеку. Означенным животным был восьмилетний жеребец, питомец австрийского ученого профессора фон Остена. К вящему изумлению тех, кто приходил на него полюбоваться, Ганс – так звали жеребца – как будто прекрасно разбирался в современной математике. Он не только правильно решал уравнения, которые ему предлагали, но и точно угадывал текущее время, узнавал по фотографиям людей, которых ему показывали несколькими днями раньше, и разгадывал логические загадки.