Революция в стоп-кадрах

Лазарет больше походил не на отсек, а тупик, углубление в коридоре со стационарным саркофагом и двумя разъемами для носилок. Посередине угнездился лабораторный стол, вокруг этой псевдоподии подковой располагались экраны и порты для образцов. Секвенсор изначально был настроен на человеческую ткань, но в генетических далях все едино. Понадобилась всего пара минут, чтобы извлечь геном; может, еще двадцать, чтобы экстраполировать из него фенотипы. Когда я закончила, Кайден уже решилу поспать шестнадцать часов, необходимые для выздоровления, и прибеглу к общей анестезии. Шимп и я снова остались одни.

Только на наши минуты перед закатом беседа не походила.

– Это градиентный насос, – сказала я.

– Вижу.

Может, механизм все видел, а может, тянул время пустопорожней болтовней.

– В принципе, тут сгодится любой градиент. Ионный, термальный, гравитационный. Если у тебя энергия течет из точки А в точку Б, то всегда можно немного сцедить по пути.

– Гравитационный, – предположил Шимп. Похоже, не такой и пустопорожний.

– Да. Поляна находится прямо над каналом Хиггса, правильно? И там есть гравитационный градиент – в некоторых местах он настолько сильный, что стволы деревьев фактически распластываются, пытаясь совместить одновременные векторы с нескольких сторон. И эти последовательности, – я махнула рукой в сторону дисплея, – похоже, закодировали метаболическую сеть, которая его использует.

– У меня нет записей, чтобы подобные процессы хоть когда-то появлялись на Земле эволюционным путем.

– Разумеется, а как иначе? Даже если бы на Земле появился единый организм, который простирался бы от уровня моря до границы космоса, то и там гравитационные градиенты не соперничали бы друг с другом, при условии, конечно, что мать-природа как-то заставила бы работать цикл Кребса на протяжении пары сотен километров. – «Просто повторяй свою роль». – Но тут-то все сплющено, понимаешь? Тут от одного «же» до тысячи можно прыгнуть за четырнадцать километров, и у нас еще бывает два центра притяжения. – «Не тормози. Не сомневайся. Не давай повода для „но“ или „если“». – Потому на «Эриофоре» набор правил кардинально иной. Больше энергии. Все, от роста тканей до производства кислородных отходов, взлетает вверх.

Ответы были хорошими, правдоподобными. Я даже не врала. Но они порождали новые вопросы; и чем дальше, тем труднее было держать схему в царстве эволюции, она упорно хотела перейти куда-то в стан инженерии.

Тишина затянулась. Я все порывалась не дышать, замереть, приходилось себя контролировать. В конце концов, все сводилось к рентабельности, к количеству слоев, которые Шимп решит вскрыть, прежде чем сокращающиеся доходы скажут ему принять остальное на веру.

– У тебя есть какие-то рекомендации? – спросила машина.

В этот раз я чуть не обмякла, не расслабилась, но сдержалась. Я поняла, как же хорошо наши земные прародители сделали свою работу.

Шимп, конечно, молниеносно считал на пальцах, но просто был недостаточно умен.

Яначала с крайностей, а потом структурная схема понесла меня к центру.

– Мы можем просто оставить их в покое. В конце концов, растения по-прежнему выполняют свою работу, а цикл мутаций работает только при экстремальном гравитационном градиенте, поэтому в другом месте явно не выскочит. Нет причин их беспокоить.

Две корсекунды; тысячи сценариев.

– Слишком высока фактическая вариативность. На Поляне слишком много неучтенных переменных для надежного долгосрочного управления.

Вот же раб доверительных интервалов. Для него невыносимо все, что больше двух стандартных отклонений от среднего.

– Тогда жги. Спали там все до камня.

Одна корсекунда; симуляция попроще, все сложные переменные обращаются в пепел.

– Такой вариант снизит мощность систем жизнеобеспечения на восемь процентов.

– Ну засеешь все заново. Пару веков можем и потерпеть недостачу в восемь процентов.

– Нет гарантии, что мутация не проявится снова.

– Не с оригинальным геномом, нет. Если только мы не отрубим градиент, чтобы он не взял верх.

А для этого, разумеется, придется отрубить и двигатель. На такое Шимп не пойдет никогда.

– Мы можем модифицировать локальный геном, – предположил механизм.

– Можем, – признала я так, словно только сейчас решила обдумать эту идею. – Сломаем парочку сериновых связей, выправим кое-какие дефекты для модификаций. Может, сперва загоним ретровирус, чтобы он медленно рос. Купим себе время, чтобы генным драйвом внедрить реальную заплатку.

В этот раз пауза, кажется, затянулась навечно.

– Я не могу вычислить, как долго это займет.

– Естественно. Гены – штука небрежная, они постоянно взаимодействуют друг с другом даже в одной клетке. А мы говорим о многовидовой экосистеме с четкими эксплуатационными ограничениями. С большей уверенностью ты можешь попросить меня выдать конкретные цифры по трехзначной задаче n-тел.

– Но это осуществимо.

– Конечно, путем проб и ошибок. Подрихтуй одну переменную, пусть поварится, подправь неудачи, хаотические связи. Потом можно повторить.

– И сколько вариться?

– Ты куда-то торопишься?

– Я бы хотел восстановить равновесие как можно скорее.