Революция в стоп-кадрах

И она когда-то верила. Но уже много столетий никогда не говорила о периодических необъяснимых прозрениях Шимпа. Ее они не беспокоили. Это всего лишь изначально прописанные подпрограммы. Лишь призраки Инженеров прошлого.

Разумеется, если ты именно тот, о ком я думаю, то понимаешь, какую нелепую ошибку совершила Лиан.

В отличие от некоторых, возможно, я смогу ее исправить.

Когда я оглядываюсь назад, то думаю, что из-за стратегии Лиан по вербовке мертвецов Шимп чувствовал себя лучше. Шли эпохи, а мы не умирали по расписанию – возможно, его это сильно беспокоило. Аномалия. Необъяснимое отклонение от программы полета. Я-то боялась, что участившиеся жертвы запустят какую-нибудь последовательность, но наверное Шимп считал их исправлением древней ошибки, возвращением в статистическую зону комфорта. Он один раз упомянул об этом при мне, и судя по всему, возросшая смертность казалась ему хорошим знаком.

Хотя он мог такое ляпнуть просто для меня.

Именно тогда Шимп заявил, что моя подушевая ценность выросла. Это цитата, между прочим. И я знаю, что он говорил правду, так как Бэйрд Столлер только что умер при исполнении служебных обязанностей.

На самом деле он отдал концы, пытаясь предупредить Шимпа. Все не задалось прямо с первого слова: его репутация бунтаря оказалась пшиком, так, болтовней для статуса. Когда Виктор попытался его завербовать, Бэйрд тут же решил сделать ноги.

Но выбраться из слепой зоны не успел, его приложил Гхора. Мы умудрились быстренько замести следы: случайное замыкание, пожар, Столлер мертв, Гхора отделался ожогами второй степени по левой стороне тела. Шимп нам поверил, но в результате перетасовал все пороги приемлемых рисков, модернизировал бортовое наблюдение и уничтожил с треть безопасных зон.

Я все проспала, но обе стороны поспешили ввести меня в курс дела, как только я попала на палубу. Линтан посвятил в детали, когда мы проходили через уцелевшую слепую зону. Шимп принес соболезнования, так и не забыв про мой выговор после «несчастного случая» с Лиан. Я приняла его попытку примирения с благодарностью, укрепляя впечатление, что наконец – после того злополучного недопонимания – все пошло на поправку.

Я всем сердцем отдалась роли Сандей Азмундин, уязвленной конфидентки, которая вернулась в отчий дом. Я вроде как обуздала шок, ярость после острова Пасхи; крайне убедительно изображала сначала презрение, а потом пренебрежение. Сейчас я работала над разрядкой, даже принятием. И это было проще, чем ты думаешь. Шимп – не особо чувствительная машина: даже если в моем голосе не хватало убедительности, я добивалась своего правильно подобранными словами.

Вот только на самом деле я не играла.

Ты должен понять: даже после острова Пасхи я была довольно пассивным неофитом. Я понимала, все должно измениться. Понимала, что из-за моей глупой эмоциональной привязанности к куску софта не вижу главного: в конечном итоге мы все были инструментами, нас могли списать в любой момент по прихоти служебной функции давно помершего инженера.

Но я также понимала, что в этом нет вины Шимпа. Он был машиной, его таким построили. Мы должны были свергнуть его, но я не чувствовала радости при этой мысли, никакого удовлетворения от мести за Элона Моралеса и Три Тысячи. Те схемы, которые вдохновляли Шимпа на танец – они все еще таились где-то внутри. Когда мы его отключим, удовольствия не будет; лишь трагическая необходимость, бешеное животное надо усыпить, прежде чем оно ранит кого-то еще.

А потом умер Бэйрд Столлер, и Шимп – наверное, желая примирения – пересмотрел критерии человеческой ценности, которые я когда-то сочла недостаточными:

– Сандей, возможно, тебе будет интересно, но в результате последних потерь твоя подушевая ценность возросла.

Возможно, он думал, что я смогу взглянуть на ситуацию в новом свете.

А меня чуть не вырвало.

Не знаю, почему я чувствовала себя такой… Разочарованной. Преданной. По идее все уже давно должно было перегореть. По идее, увидев доказательства, я должна была понять, что дурачила себя, что все эти разговоры, сказки на ночь, минуты на закате я делила не с другом, а с оружием: чем-то смертоносным и бесчувственным, чем-то, что меня прикончит, как только правильное число изменится в его мозгу. Но я почему-то об этом забывала. И все думала о том, что видела в механизме до того, как он утонул в прерогативах миссии. Я все думала, не могу ли я это вернуть.

И даже сейчас часть меня скорбит. Даже сейчас часть меня считает, что шанс еще есть.

Если тебе интересно, то однажды я все же его спросила. Пошла напролом и сказала:

– Эй, Шимп, а какие у нас условия для остановки?

Тогда это был невинный вопрос. Без всяких триггеров. Счастливые времена, еще до того как мутировала Лиан, до того как душок революции повис в воздухе. Виктор опять разглагольствовал о конце времен, о филиграни темной материи, держащей галактики воедино, о слабой магической надежде, что мы сможем опередить расширение пространства, если только каким-то образом сумеем проскользнуть через парочку суперкластеров: