Революция в стоп-кадрах

Остаток своей жизни Моско провел в расщелине. Может, его желудок привык к тошноте до того, как мозг превратился в пудинг, до того, как он потерял способность умолять, до того, как превратился в безмозглую скулящую тварь, покрытую язвами и рефлекторно лижущую камни, лишь бы удовлетворить бесконечную жажду. Может, он протянул пару месяцев. Может, прожил десятилетия, пока остальные спали своим бессмертным сном, мумифицировался, рассыпался в пыль, а потом и вовсе исчез где-то между двумя ударами моего сердца. Показательный пример с сильно просроченным сроком годности.

По крайней мере так мне рассказывали. Я все это дело проспала: и вербовку, и предательство, и распад. Я нашла ту расщелину – ну или какую-то расщелину – но воду и процессор уже давно убрали, если они вообще там стояли. Кайден вполне моглу морочить мне голову, подговорить парочку своих приятелей подыграть для большей достоверности. Шутка. Предупреждение. Вполне в еу стиле.

В манифесте какой-то Эканга Моско нашелся. Специалист по астрофизике. Другое племя, но из порта «Эри» точно отправилась с мясом, у которого было такое имя. По официальным данным он погиб, когда полетела часть экрана вокруг внешнего ядра: выброс смертельной радиации, экстренный продув, чтобы спасти остальной уровень от заражения.

Разумеется, я спросила об этом Лиан. Она так смеялась.

– А я чертовски хороша, если в такой ситуации сумела подбросить улики ситуации и не превратиться в пепел?

Хотя отрицать историю про Моско не стала.

Пару раз Шимп пытался наладить разведку. Дождался, когда все заснули, потом выждал еще гигасекунду для верности и только тогда послал в лес очередную марионетку осмотреться.

Далеко она не ушла. Поляна имела привычку сбивать боты еще до того, как мы подкрутили лианы у входа на максимальную агрессию. Разведчики Шимпа обычно пролетали пару метров, даже – если им сильно везло – успевали откусить немного ткани на образцы и смыться, но обычно лианы стаскивали их на палубу, а потом накидывались сворой удавов.

Обломки одного такого мы нашли рядом с люком: панцирь раздавлен, внутренности набиты высохшими плодами; он больше походил на какую-то шишковатую опухоль, а не на технологический объект.

Некоторые сразу забеспокоились, что Шимп решил за нас взяться – или стал что-то подозревать, – но факты говорили иное. Механизм знал, с какими растениями ему предстоит иметь дело. Довольно легко мог собрать сурового бронированного парня с кучей огнеметов, чтобы прорваться хотя бы через первую линию обороны, если считал, что внутри есть что-нибудь интересное. Тот факт, что он довольствовался одноразовыми типовыми дронами, говорил скорее о том, что Шимп просто хотел взять образцы: рутинно подтвердить настолько устоявшуюся теорию, что даже банальный анализ эффективности не оправдывал разработку и сборку новой модели.

У Шимпа не было причин думать, что мы лжем. Скорее он просто хотел посмотреть все сам. Он даже не пытался спрятать свои действия: телеметрия по меньшей мере с двух зондов сидела прямо в операционных логах и ждала любого, кто хотел потратить на нее пару мегасек.

К тому же Шимп и сам ни разу не поднимал вопрос о Поляне. Потому молчали и мы. У нас появился взаимный секрет, неудобная правда, о которой все знают, но никто не говорит вслух, боясь разрушить семейное торжество.

Странно, конечно, но в каком-то смысле Шимп стал соучастником нашего заговора.

– Я у входа в Черный котел, – сказала Юкико Канеги. – Предупреждение о ледяном монстре.

Этим она говорила следующее: «Шимп где-то в районе склада подфюзеляжной массы».

– Ты мельком видишь его в свете фонаря, но он тут же исчезает, – ответила я, имея в виду «Больше нет. Ублюдок свалил».

Соцальков на полпути между ядром и поверхностью, экватор по правому борту, вялые пол «же» не давали нам оторваться от пола. На подставке между нами стояла игровая доска: многоуровневое подземелье, два метра в ширину и столько же в высоту, где каждая комната, стена и ловушка с любовью были сфабрикованы вручную. За последние несколько сборок Гаэтано приобрел вкус к ролевым стратегическим играм. И сотворил оду этому древнему способу убить время, физическую игру, созданную по его собственному дизайну. Ты двигал фигурки вручную по лабиринту (уровни раскрывались для удобного доступа, а потом со щелчком закрывались), искал сокровища, избегал ловушек и сражался с монстрами. Кости с пятьюдесятью гранями решали исход вероятностных встреч. Как только ты в ней разбирался, игра становилась совершенно очаровательной.

Гаэтано назвал ее «Тередо». Я никогда не спрашивала почему.

Если в уме перевернуть нижнюю половину подземелья вверх ногами и представить, что некоторые другие элементы вытянуты «как надо», то сразу находилось определенное топологическое сходство с реальным проектом «Эриофоры». И доска фактически превращалась в карту.