Рядовой Рекс

– А что врачи? – пожала плечами Маша. – Нога, говорят, срастется. Ох, как я боялась, что ампутируют! – прижалась она к Виктору. – Бросит он меня, думаю, хроменькую, и буду растить сына одна.

– Маш-ка! – строго сказал Виктор. – Не дури!

– Не буду, не буду. Это я так, от радости.

– Ты о главном давай. Не тяни! Что с ребенком?

– Нормально с ребенком. Растет не по дням, а по часам. Ножками колотит, на вольный свет просится.

– И когда?

– К октябрьским праздникам готовь приданое.

– А что надо?

– Ой, Витенька, так много всего надо, что голова кругом идет.

– Ничего, все найдем. Главное – не промахнуться в цвете. Какое все-таки доставать приданое – розовое или голубое?

– И то и другое! – решительно заявила Маша.

– Не понял, – отшатнулся Виктор.

– А-а, испугался! – взлохматила его волосы Маша. – А что, гляди, какой живот! Вдруг и в самом деле двойня?

– Да я что… Я – пожалуйста. Только ведь… Лучше бы знать наверняка.

– Наверняка этого никто не знает… А насчет приданого… Где его возьмешь? Да и в цвете ли дело? Не то сейчас время, чтобы заниматься такой ерундой, как цвет распашонок.

– Не скажи… Помнишь, когда сбежала к бабке-повитухе, а тебя догнал Рекс? Так вот, твой начальник и мой друг капитан Васильев тогда обронил, что детское приданое за ним. Я думал, он сказал ради красного словца, а Николай все помнит: перед моим отъездом в Москву опять заявил, что пеленки-распашонки за ним. Где он их возьмет, понятия не имею, но от меня потребовал честного слова, что обо всем этом скажу тебе.

Маша всхлипнула.

– Ты знаешь, я, конечно, дура-баба, но иногда… иногда в голову приходят просто чудовищные мысли. Ну, скажи, где бы мы нашли таких друзей, если бы не война? Нет их в мирной жизни, нет и быть не может! То есть, конечно, бывают, но не такие… не такие, как на войне!

Потом Маша погладила руку Виктора и попросила:

– Давай немного пройдемся. Погода-то какая – бабье лето.

Виктор взялся за спинку коляски, рядом тут же пристроился Рекс – и они не спеша двинулись по шуршащей листве. Мелькали спицы. Поскрипывали колеса. Пели последние песни еще не улетевшие птицы. Радоваться бы Маше, а она вдруг загрустила. На глазах снова показались слезы. А причина для этой грусти, да что там грусти – горя! – была настолько явная, что Маша просто поражалась, как Виктор ее не видит. Ведь все, кажется, обсудили, даже цвет распашонок, а о самом главном – ни слова.

«Деревянные они, что ли, эти мужики? – недоумевала Маша. – Неужели не ясно, что самое главное для женщины, да еще в моем положении? Не могу же я сама… Нет, нет, об этом ни слова! А он, клен дубовый, шагает как ни в чем не бывало. И еще радуется! Ему-то что, такому любая на шею кинется. А каково мне? Кому нужна я, калечная, беременная, да еще и разведенная? Нет бы по-людски: давай, мол, прямо на этой таратайке съездим в загс – тогда у тебя будет муж, а у ребенка законный отец. У-у, боксер несчастный! Молчит. И Рекс… Тоже хорош гусь. Тяпнул бы его за ляжку: действуй, дескать, хозяин, как положено! Черта с два, этот за него кому угодно глотку перегрызет».

Вот так накручивала себя Маша, пока они ехали к главному корпусу. Видимо, поэтому она почти не слышала, что говорил Виктор. Уловила лишь конец фразы:

– …ты согласна?

– Чего-чего? С чем согласна? – переспросила Маша.

– Вот те раз! Или заснула? – наклонился к ней Виктор.

– Ага, – ухватилась за подсказку Маша. – Сплю. В самом деле, то ли укачало, то ли вздремнула.

– Я говорю, что завтра приеду к тебе с мамой.

Маша вздрогнула.

– Надо наконец познакомиться с будущей свекровью. Тем более что жить вам придется под одной крышей. Завтра же принесу и бумаги из загса. Заполним их здесь, а твою подпись заверит главврач. Но на одном я настаиваю решительно: никаких Орешниковых, фамилию будешь носить мою. Согласна?

«Так вот он о чем спрашивал, – дошло наконец до Маши. – Да согласна я, согласна! На все согласна! Лишь бы ты был рядом. Лишь бы глядеть в глаза, чувствовать твои руки. Лишь бы… лишь бы жизнь отдать за тебя. Так вот оно какое, настоящее женское счастье! – пела Машина душа. – Неужели это то, о чем мечтают все женщины? Конечно то. Конечно! Дурачок ты мой, дурачок, – со щемящей нежностью думала она о Викторе, – и предложения-то как следует не смог сделать – принесу бумаги, заверим подпись…»

Маша решительно остановила коляску, велела Виктору наклониться и, глядя в его беззаботно-шальные глаза, с какой-то особой серьезностью сказала:

– Я буду хорошей женой. Я буду очень хорошей женой! И хорошей матерью. И детей у нас будет много.

– Вот и прекрасно! Будем считать, что я тебя все-таки уломал и, невзирая на серьезное сопротивление, согласие на брак получил. Ох и трудно же вы мне достались, Мария Владиславовна! – перевел разговор в шутливое русло Виктор. – И в ледяной воде матушки-Волги купался, и по лесам и оврагам за вами бегал, и соперников отшил множество…