Риф

— Люблю, — сказал брат, — как приговоренный. Правда, я приговорил себя сам, сам же и пожелал себе кое-что.

— Ну, — я ухмыльнулся, — и когда же ты умрешь?

— Хочешь — сейчас? — брат подошел к столу, открыл ящик и вытащил большой нож с широким лезвием. — А? — спросил он задумчиво, держа нож за рукоятку лезвием вверх. Он стоял у окна, и солнце сверкало на стали. Мне казалось, я наблюдаю представление со стороны, и меня подмывало сказать: «Давай». Я молчал. Брат задумчиво смотрел на нож, потом опустил руку.

— Спрячь, — сказал я, — сейчас не раннее христианство.

— Земля, — пробормотал Вадим, — полно земли…

— Что?

— Жаль, когда тебя не понимают, — брат спрятал нож в стол. — Впрочем, есть выход…

— Да о чем ты?

— О твоем героиновом кортельчике, Влерик. С этим шутить не стоит. За это убивают. Даже если соберешь и отдашь деньги — могут. Уезжай, Влерик. Лучше на месяц. Ах да, ты же студент, кажется? — в его голосе мне послышалась насмешка.

— Ерунда, — сказал я, — свободное посещение. Куда мне ехать? Не к родителям же…

— Ты же собирался к ним съездить, — улыбнулся брат.

— Помнишь, как просвещал меня тут насчет всяких родственных чувств?

— Я к ним поеду, — сказал я, — потом поеду…

— Ладно, Влерик, — сказал брат, — не хочешь домой, езжай в Одессу, в Бугаз. Дядя обрадуется, скажешь — каникулы, как раз скоро ноябрь. Машину оставь здесь у меня во дворе, садись на поезд и вперед.

— Ладно, — сказал я, — а ты?

— Что — я? — брат, сидя в кресле, заложил руки за голову. — А я займусь тут какой-нибудь половой пантомимой или винохлебством в добром здравии. Кстати, Гип, можешь взять что-нибудь из моего арсенала. «Макаров», например, берешь? Так, на всякий случай.

— Нет, — сказал я, — покупаю билет и уезжаю. Приятно было на тебя посмотреть…

— Да подожди ты, Гип, — Вадим встал, подошел к двери, раскрыл ее и позвал:

— Дениза!

Войдя, девушка остановилась и опустила глаза.

— Дениза, это мой брат, помнишь? Младший, правда, но брат.

— Да перестань ты, — быстро сказал я.

— Ну так как, — Вадим кивнул на Денизу, — давай?

Смотря на него, я вспомнил о том, что рассказала мне Лина. Кажется, он знает. Или может быть, нет? Какая разница, мое знание не добавило мне ничего. Я не понимал, почему не могу спросить — ведь это легко.

— Давай, — сказал я.

Я подошел к девушке, осторожно коснулся пальцами ее руки, погладил запястье. У негритянки была холодная кожа.

14

Наша семья когда-то любила море — летом, в августе, а сейчас был ноябрь. Мы ходили загорать все вместе, шли по дорожке от дома к морю, снимали сандалии, шлепанцы и брели по горячему песку, жмуря глаза от солнца. Мы шли по старшинству: отец, мать, Вадим и я. А может, мне уже только мерещилось, что я шел сзади, — пожалуй, я иногда обгонял всех, даже брата. Я весело бежал по песку и первый пробовал ногой холодную воду. Мы все что-то несли. Отец — подстилку и тент от солнца. Мать — сумку с едой. Брат нес свернутый надувной матрас. У меня под мышкой был водный мяч или пакет с ракетками для бадминтона. Иногда я был даже вооружен — подобранной по дороге палкой, напоминающей ружье. Я стрелял, думал, воображал, таща за собой в поход к морю весь свой огромный мир.

Сейчас был ноябрь, я ехал в пустой электричке туда, где бывал только летом, в детстве.

Сойдя с поезда на станции «Каролино-Бугаз», я пошел пешком вдоль железнодорожного полотна. Дом дяди потемнел — как и все в этом новом, отчетливом мире. С моря дул ветер, я поднял воротник пальто. Я удивился, увидев в дядином дворе незнакомого человека, тот копался в двигателе стоящей возле дома машины и, заметив меня, вдруг приветливо помахал рукой:

— Эге-ге, да это ты, что ли, Ромеева сын, младший?

— Я, — сказал я.

— А зовут, бог ты мой, забыл… Валерка?

— Точно, — я улыбнулся, припоминая лицо этого пожилого человека.

— Да я сосед дядьки твоего, Иван Иваныч, помнишь, мы вместе каждое лето… Слушай, Валерка, как же это я тебя узнал-то, ведь ты пацаном был.

— Бывает, — сказал я, — я помню вас. Вы все время нам арбузы с рынка привозили, на этих «Жигулях», кажется…

— Да нет, ту я продал. Да и эта «шестерка», черт ее раздери, барахлит. Я тут, Валер, понимаешь, собрался вещички домой отвезти, вот багажник набил, а она, стерва, глохнет. Отъеду немного, и глохнет. Боюсь, до Одессы не дотянет. Ты, кстати, в «жигулевском» движке не волокешь?

— Да как вам сказать, — я пожал плечами, — вообще-то не очень. А дядя где?

— Дядя? — Иван Иванович махнул рукой. — Да уехал. Дачу вот продает и уехал в город. Его сын новую квартиру купил. А дачку эту тю-тю, дохода она большого не дает, я, кстати, может ее и куплю, у вас двор больше. Я сюда машину-то поэтому и поставил — простор. И ключи от дома у меня. Ты надолго?

— Так… У меня сейчас каникулы, давно на море не был. Думал — дядя здесь, поживу…

— И поживи. Только зря в ноябре сюда, для молодых сейчас тоска — мертвое место, пески. Хотя есть один зимний санаторий, далеко правда, часа полтора пешком. Там, кстати, и дискотека — ночью слышно.

— Конечно, — сказал я, — схожу и в санаторий. Я может тут недельку поживу. Камин работает?