Риф

Старуха, вставая, качнулась, шаль сползла и оголила ногу — вид белого чистого тела внезапно сверкнул и ударил по глазам как быстрый осколок солнца.

«Не может быть, — пробормотал Малко, — это ведь…»

Подходя к ней все ближе, Малко тревожно догадывался, что женщина не так стара, как казалось издали. Подойдя вплотную и встав за ее спиной — она сидела на корточках, держа в левой руке замерзшую ладонь мертвеца и что-то шептала, — он хмуро смотрел на покрытое гусиной кожей тонкое девичье колено, на почти прозрачную щиколотку, утопающую в рваной, явно не по размеру кроссовке. Он смотрел на ее густые черные волосы и думал о том, какое у нее лицо, а когда она обернулась — быстро, стремительно, — понял, что не ошибся: большие бесстрашные глаза с двумя голубыми бликами, обветренные губы, нос с горбинкой, сросшиеся брови.

Она неотрывно, почти не мигая, смотрела ему в глаза — до тех пор, пока Малко, стараясь казаться сильным, не сказал:

— Ну… девчушка, чем ты тут занимаешься?

— Я людям гадаю, — тщательно выговаривая слова, ответила девушка.

Ему стало противно. Чувствуя отвращение к себе и к этой девчонке, он вспомнил о Честаре, о том, что надо бежать, и что церковь пылает уже два дня, о набитых деньгами карманах — он опустил глаза, сделал к ней шаг, едва не наступив на огромную, наверняка сорок пятого размера, кроссовку, и вздрогнул, ощутив тепло ее дыхания.

Он взглянул на нее.

— Как тебя зовут?

— Христина.

— Сербка?

— Да.

— Я — Малко… А фамилия у меня ваша. Ты чего тут, с ума сошла, что ли?

— Я… Я людям гадаю…

— Чего? Мертвецам? Да ты…

Он расхохотался, потом, оборвав смех, покрутил пальцем у виска и добавил:

— Погадай лучше мне, — и протянул руку, не сняв перчатки.

Она не шелохнулась.

— Ну ладно, — снисходительно сказал Малко. Уверенность снова вернулась к нему, и ему показалось, что надо пожалеть девушку.

— Христина!

Она молчала.

— Я не убью тебя, Христина, — сказал он, заглядывая ей в глаза.

Она не ответила.

— И о чем же?

— Что? — спросила она.

— Ты им гадаешь.

— О разном. О том, что их ждет.

Малко улыбнулся.

— Ну и что же будет вот с этим? — он кивнул влево, туда, где лежал в камуфляжной куртке лицом вверх убитый.

— Его съедят ястребы.

— Ястребы? — он вздрогнул. — Что? — сказал он еще раз.

— Они прилетают сюда.

Он обернулся.

— С гор?

— Да.

Вдруг Малко задрал голову. Тех, что он принимал за ворон, стало больше, они кружили, временами исчезая в черных клубах дыма горящей церкви.

— Это они?

— Да.

— Черт возьми… — Малко, пытаясь улыбнуться, опустил глаза и смотрел на ноги девчонки, на голые, ярко видные сквозь распахнутую шаль тонкие худые ноги слабой женщины, покрытые гусиной кожей холода, и на секунду злое ледяное желание охватило его, полное власти и ненависти к этим белым коленям, тонким кистям рук, их захотелось схватить, выкрутить, сделать больно.

Она тоже опустила глаза, как бы соглашаясь с его гневом.

Малко с полминуты молчал, облизывая тающий на губах снег.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Христина…

Она посмотрела на него.

— Христина, — сказал он, словно пробуя на вкус ее имя как снег, — ты… Что у тебя случилось?

— Ничего.

— А отец, мать…

— Их убили позавчера.

— А потом?

— Что — потом?

— У тебя… — ему в глаза опять сверкнула белизна ее ног, — ты уже спала с кем-нибудь? — спросил он неожиданно, как человек, который заговорил во сне.

— Да, вчера, три раза.

— Это были солдаты?

— Солдаты…

— Кто они?

— Я не понимаю…

— Ну кто? Сербы, хорваты?

— Я не помню, не помню, — сказала она испуганно. Протянув руку, он погладил ее лоб, такой же белый и чистый, как и ее колени. Она молчала. Малко смотрел, как его руку в перчатке и ее черные волосы медленно покрывает тут же тающий снег.

— Скажи… Но ведь ястребы не едят падаль.

— Сейчас все всё едят. Так получилось.

— Да, это так, — он убрал руку и положил ее на ремень автомата.

— А с этим что будет? — спросил он, указывая на засыпанный снегом труп позади Христины.

— Его тоже съедят ястребы.

— А вот того?

— И его.

— А там? — он махнул рукой в сторону дороги.

— Там тоже.

— Ястребы?

— Ястребы.

— Но ведь Честар сказал что вернется.

— Честар не вернется.

Малко замолчал, смотря вниз — ноги девушки слепили ему глаза, слепили так нестерпимо, что он почувствовал, что плачет.

Сквозь слезы он не заметил, что она тихо повернулась и тихо пошла к тому дальнему краю склона, где виднелись засыпанные снегом последние тела убитых. Словно что-то поняв, он рванулся к ней, быстро обогнал и, споткнувшись, схватился как за поручень мостика за ее тонкую, слабую, сразу хрустнувшую кисть.

— Христина, — сказал он, заглядывая ей в лицо, почти касаясь недельной щетиной ее щеки. — Христина, а скажи, что будет со мной? — и протянул ей руку, забыв снять перчатку.

Но она, едва посмотрев на него, сразу отвела взгляд, потом все же взглянула ему в глаза, и он, чувствуя, как замерзают остановившиеся на щеках слезы, услышал:

— Не знаю.

БЕЗ ГЕРОЯ