Рифейские горы

Они яростно бросились друг на друга, так стремительно, что не все видели, когда и как мараг пропустил удар. Зато потом в нависшей тишине каждый смотрел, как, задавив пальцами рану в груди, он медленно отпятился на два шага, запнувшись ногой о ногу, упал на колени, роняя щит. Наклонился вперёд, но, пытаясь удержаться, выбросил вперёд правую руку, измазанными в крови пальцами зарываясь в белую тёплую на ощупь шерсть.

Но он не упал до тех пор, пока царевич Дайрил мог стоять на ногах. Он оставил свой короткий меч у арана у левом бедре. Клинок прошёл через ногу насквозь, немного под наклоном, и кровь аж стекала по лезвию на шкуру.

— Помогите ему! Он истечёт кровью!

Араны вокруг закричали, засуетились, бросились к своему царевичу.

Кэйдар, не зная языка, понял эти крики по-своему, расталкивая копья, скрещенные прямо перед ними в виде оградительного заслона, закричал:

— Они ранены были оба! Одновременно! Это нарушение ваших правил! Это подло добивать его сейчас… Они оба должны теперь жить…

Его сбили с ног, придавили к земле, не давая подняться, принялись скручивать за спиной руки, но Кэйдар продолжал кричать и вырываться, смотреть мог только вперёд, туда, где варвары заслонили собой марага.

Ну, конечно, они добили его! Сразу же! А потом убьют и нас. Как проигравших.

Он бился в руках аранов до тех пор, пока один из них не огрел его кулаком по затылку. Всё другое, что было вокруг, и даже голоса на чужом языке, поглотила спасительная чернота.

* * *

Часть 42

Он временами приходил в себя, но очень не надолго. И каждое возвращение сознания было настолько кратким, что предыдущее вспоминалось, как сон, как бред, — не более того. После каждого раза в памяти сохранялись лишь ощущения, и отражения негромких голосов, усиленные эхом.

Он часто в моменты просветлений вспоминал одно из таких ощущений: чувство лёгкости собственного тела, его невесомость и полную расслабленность. Так, должно быть, чувствует себя ребёнок в чреве матери. Тепло, влажно и очень хорошо.

Возможно, это душа твоя собиралась покинуть тело. Тогда получается, что ты был мёртв. Или ты и сейчас мёртв?

Айвар открыл глаза, но перед ним была лишь чернота. Камень был над ним, камень. Да, тебя похоронили, помнишь, как у тебя дома умерших и погибших относили в пещеры, укладывали в специальные ниши в скалах. Вот и ты сейчас здесь, где тихо, покойно, хорошо.

Но я же не мёртвый! Я — живой!!!

Рывком поднялся на руках — позвать! окликнуть! чтоб вернулись, забрали отсюда — и упал на спину со стоном. Больно! Эта боль в груди, она дышать не даёт. Откуда эта боль? Откуда она?

Глаза закрыл, зажмурился, но картинки недавнего прошлого мелькали, заслоняя одна другую: огни костров, белая бычья шкура, люди, много людей вокруг, и лицо молодого длинноволосого парня. Имя его само всплыло из памяти: Дайрил! Царевич Дайрил…

По глазам ударил яркий свет, и Айвар поморщился, отворачиваясь. Ещё раньше успел в почти полной темноте при свете крошечного светильника увидеть фигуру сгорбленного человека, седую, совершенно белую бороду и блестящие, отражающие в себе огонь зрачки. Знакомое лицо. Да, это был тот старик-лекарь, у которого он просил планки для перевязки.

— Тихо. Лежи, не двигайся. Тебе нельзя вставать.

Аранские слова, плавные, тягучие от обилия гласных, но Айвар понимал их смысл. Сам спросил:

— Где я? — Голос беззвучно шелестел, и сам себя не услышал, но лекарь отозвался:

— Ты в безопасности. Здесь тебе помогут. Помнишь бой? — Айвар чуть-чуть повёл подбородком: да. — Ранение своё? — Ещё один кивок. — Меч между рёбер прошёл, тебе повезло, мараг… Но зато в лёгком дырка — это уже плохо…

Аран говорил и с удивлением видел, что чужак понимает его язык. И вообще он странный очень, так и хочется расспросить его, узнать, почему он носит на груди знак Матери. Откуда священное сочетание сил известно ми-аранам? Это ещё Айнур — главный жрец — ничего не знает. Он бы заставил говорить этого марага, не считаясь с его нынешним состоянием.

— Сколько? — спросил Айвар, скашивая глаза на старика.

— Пятый день уже кончается. — Тот поправил одеяло, стараясь не глядеть на наколку на груди ми-арана. — Поспи. Сон лечит лучше любого лекарства.

Айвар послушно глаза закрыл, дышал осторожно, тянул воздух через сжатые зубы, и повязка, тугая, как обруч, сдавливала грудь при каждом вдохе.

Ты жив, и это главное.

Перед глазами проносились эпизоды из ритуального поединка, самые опасные атаки царевича, и это нелепое ранение. Ведь сам допустил непростительную глупость, подпустил его слишком близко, а когда была возможность ударить, просто уходя под меч, подвела правая рука. Это всё эти проклятые переломы пальцев!

Знал ли хоть кто-то, кто смотрел на тебя со стороны во время боя, какого труда стоила тебе эта лёгкость атак и простота блокировок? Каждый раз, когда меч ловил щит или клинок, удар болью отзывался в руке, особенно, в раздробленном когда-то мизинце. Он почти не сгибается, от этого в хватке нет прежней силы. Так и кажется, что сейчас пальцы сами собой разожмутся — и ты просто позорно выронишь свой меч на землю.