Рифейские горы

Лидас сам родился царевичем, но младшим, после Гирана, не наследником. Поэтому его никогда особо не выделяли, не баловали вниманием, даже родной отец, царь иданов, Тиман. Он, конечно, по-своему любил младшего сына, но никогда не прощал ошибок или слабостей. Хорошо ещё, что хоть друзей не выбирал ему сам, и не запрещал общаться с прислугой.

Бывало, Лидас неделями пропадал в какой-нибудь отдалённой горной деревушке, отправлялся на охоту официально для всех, а сам вместе с Вилатом пробовал на вкус жизнь простолюдинов. Среди горных пастухов он учился объезжать вольнорождённых жеребцов, ходить по следам диких коз и скрадывать снежного барса, стрелять из лука и обороняться обычной пастушьей палкой. Да, он узнал многое из того, чему при дворе царя и цены не знали, и ещё, он научился видеть в бедняках и невольниках таких же людей, с их заботами и проблемами, с маленькими радостями и печалями.

Да, ему было проще, теперь он запросто сходился с прислугой, не гнушался никакой работы и последнего из скотников.

Поднявшись, Лидас одной рукой натянул на Кэйдара плащ, скрывая от глаз нещадно иссечённую спину.

Холодновато тут что-то, эта холостяцкая комната самая дальняя от кухни, всё тепло достаётся семейным, у них дети.

Кэйдар поднял голову, узнав Лидаса, громко хмыкнул.

— Пришёл посочувствовать?

— Кто это был? Кому ты опять попался на глаза? — Лидас оставил без внимания его злую иронию.

— Какая разница? — крикнул с раздражением Кэйдар и тут же поморщился от боли. — Думаешь, мне так уж важно было знать, кто это был? Эти варвары, как вороны, на одно лицо.

Лидас рассмеялся. Он и сам давно заметил, как схожи между собой араны. Им с Кэйдаром, черноволосым и тёмноглазым, даже клички дали: головёшки. Обидное слово, в нём и ненависть, и презрение, и желание унизить.

— Тебя убить могут, ты понимаешь это, Кэйдар? — спросил шёпотом, наклоняясь к Кэйдару поближе, через проход, разделяющий их лежанки. — Любой из них, походя…

— А я смотреть спокойно буду, да? — Кэйдар громко фыркнул, поводя подбородком. — Я не безруким родился, ты знаешь.

— Тебя будут бить, ты будешь постоянно слабым и больным. Вспомни марага. Ты потому и забирал у него лошадь, чтоб ему сбежать сил не хватало.

— О-о! — Кэйдар дёрнул головой, отворачиваясь, с понятным жестом: «Только не про это!»

— Тебе надо беречь силы для нашего побега, — заговорил Лидас ещё тише, будто кто-то мог подслушать их разговор на аэлийском языке. — Вот потеплеет немного, снег сойдёт…

— Я раньше уйду… Я не выдержу здесь… Ты пойдёшь со мной?

— Ты что?! — Лидас аж выпрямился, спросил в полный голос:- Нас ведь по снегу сразу поймают.

— Ну и пусть! — Кэйдар глазами сверкнул решительно. — Смерти испугался? Я так просто в руки им не дамся, учти. Да лучше сдохнуть, чем жить вот так! — Взглядом повёл по закопченным бревенчатым стенам. В полутёмных углах под тёплым жаром одного светильника плясали тени от пыльной паутины.

— Я не хочу сдохнуть, я вернуться хочу, — возразил Лидас упрямо поджимая губы. — У меня дочка…

Он не договорил, смутился, опустил голову, сидел, ждал ответной насмешки Кэйдара. Но тот почему-то промолчал, и Лидас, подняв глаза, понял, почему.

В проходе между койками, застеленными шкурами, топтался ребёнок, забрёл сюда из комнаты семейных. Лидас узнал в нём сына Торвина, раба-конюха из царской конюшни.

Мальчишка всю зиму болел, только-только на ноги начал подниматься, ему уже почти два года, а на вид не скажешь. Но смышлёный не по возрасту. Он и сейчас, привлечённый их голосами, прошлёпал босиком по земляному холодному полу, стоял, держась обеими руками за край койки. Глаза огромные, изумлённые, даже рот открыл, так ему интересно.

Лидас поднялся, подхватил мальчика одной правой рукой, заговорил с ним на аранском довольно бегло.

А Кэйдар опустил подбородок на стиснутый кулак, задумался, краем уха слышал ещё голос Лидаса из соседней комнаты:

— Дарима, твой Таргат у нас объявился! Пол ледяной, смотри, простудится ещё…

А твой Тавиний сейчас так далеко, в другом мире остался. Как он там, твой мальчик? Твой самый лучший на свете мальчик. Подрос уже, наверное, тебя не узнает при встрече. Интересно, кто сейчас за ним присматривает? Ирида-то, наверняка, со своей вольной из Каракаса подальше подалась. Или ей всё же позволили забрать его с собой? Да и куда она отправится без него? Рядом будет так и так.

А она была ему лучшей нянькой… родная мать. Кто бы мог подумать? Это после того, как сильно она его ненавидела. Нет, она не уйдёт без него. Ты же и сам так думал. Надеялся на это. И всё равно почему-то составил документ. Что это было? Прощальный подарок? Последняя попытка загладить свою вину за прежнюю грубость? А может, ты просто хотел проверить её саму? Уйдёт — или останется? Что сильнее в ней, любовь к ребёнку или желание быть подальше от тебя?

Мы не всегда даже сами себе можем объяснить свои некоторые поступки. Наверняка, и этот был одним из таких.

А Лидас хорошо тут обжился, всех по именам знает, среди рабов, как рыба в воде, и не скажешь, что царевичем рос. Откуда в нём это? И на аранском не хуже любого арана.