Рифейские горы

А Айвар не отвёл взгляда, только чуть глаза прикрыл и повёл подбородком, и, глядя жрецу в самые зрачки, произнёс:

— Вы не можете заставить меня вести вас. Не сможете, понятно вам! Не сумеете…

— А те ми-араны заставили, — усмехнулся Айнур, глядя на Айвара исподлобья своим тяжёлым взглядом. — И не так важно, какими посулами. Подкуп или пытки? Не думай, царь сумеет тебя заставить, ты не рад будешь, что жив остался после того поединка… Твой отец мне за всё заплатит… За предательство, за каждый день моего одиночества… У меня нет внуков по его вине… Единственная дочка состарилась вдали от меня… Двадцать пять лет я не знал, как она жила… Но Мох Справедливый привёл тебя ко мне, тебя, отродье Дайанора, и я все силы положу на то, чтоб ты привёл меня к нему. Я плюну ему в лицо, сердце вырву своими же руками… Заставлю пожалеть о содеянном…

— Они любили друг друга… и до сих пор любят. — Ненависть родного деда буквально заставляла каменеть, подавляла своей силой, своей мощью, и всё равно Айвар совершил последнюю попытку возразить. — У отца даже наложниц не было… не было детей от других женщин… И у вас есть внуки, господин Айнур, даже два… Я и мой брат… Если б вы знали его, вы бы им, точно, гордились…

— Не смей! Не смей даже рот раскрывать без моего на то разрешения, жалкий! Не смей даже говорить такое… — Айнур чуть не накинулся на него с кулаками, Айвар даже отступил на шаг, попятился спиной к двери. — Не смей называть себя моим внуком! Я отрёкся от Айвин-отступницы ещё тогда… У меня больше нет дочери!

— Только потому, что она помогла тому, кого любила? Освободила от цепей и помогла вернуться к своим, домой? — Айвар не сумел сдержать улыбку, и это окончательно доконало Айнура.

— Во-о-он!!!! Вон отсюда, паршивец!

Он затрясся от ярости, в лице сменился, брови на переносице сошлись, а по щекам пошли пунцовые пятна. Руку вскинул, пальцем указывая на дверь, и снова повторил, выплюнув одно слово сквозь судорожно стиснутые зубы:

— Вон!

Айвар вышел, не сказав больше ни слова, но оправдываться он и не собирался. Он чувствовал, что прав, поэтому ушёл всё с той же улыбкой. Хотя самому-то было совсем не до смеха. Наоборот! Проблем у него только прибавилось.

Часть 49

Начало июня они встречали на новом месте. Их действительно, как и собирались, отправили в горы, на всё лето, вместе с молодняком, с телятами зимнего и весеннего отёла, со стельными первотёлками — со всей той скотиной, которая не требовала большого присмотра и ежедневной дойки утром и вечером.

Горные луга уже не в первый раз принимали стада, всё здесь было ещё с прошлого года: загоны для скотины и крытые соломой навесы, небольшой домик из камней и глины для пастухов с крышей, поросшей мхом.

Ничего не имея своего, они обжились быстро, застелили нары принесёнными с собой тюфяками, и Лидас развёл костёр в неглубокой очажной яме, обложенной почерневшими камнями.

— Неплохо тут, правда? — Лидас был доволен новым местом. Тихо, спокойно, без хозяйского присмотра, до ближайшей такой же пастушьей лачуги два дня добираться вверх в горы по узкой тропе. — Сами себе хозяева… Царь сказал, нам будут отправлять раз в пять дней человека с едой, заодно проверять, как мы тут…

Кэйдар никак не отозвался на эти слова, сидел на своей лежанке, свесив руки меж колен, медленным тоскливым взглядом осматривал стены домика, весь скудный скарб, оставленный прошлогодними жильцами.

Полка у стены, на ней какие-то глиняные плошки и чашки — посуда так называемая. Деревянный жбан, закрытый крышкой, наверное, под воду. Ещё одна коробка в углу, в неё Лидас сложил принесённые на три ближайших дня продукты: сыр в холщовой тряпке, в небольшом мешке мука, отдельно завёрнутые лепёшки из пресного теста на ячменной муке. Дощатый столик подпирал маленькое окно, занавешенное тряпкой. Лидас выложил на стол главное их богатство: коробку соли (это на всё лето) и нож в простых деревянных ножнах.

Кособокая дверь, распахнутая настежь, позволяла солнечному свету и теплу попадать внутрь. Огонь, неохотно взявшийся за отсыревшие дрова, при свете дня казался невидимым, только нагретый воздух, поднимаясь вверх, дрожал, разгоняя сырость и запах необжитого жилья.

— Ладно, пойду, посмотрю, что там в загонах. — Лидас поднялся. — Заодно глянуть надо, есть ли здесь где поблизости вода… Не хочешь со мной?

Нет, Кэйдар не хотел, бросил лишь в его сторону угрюмый взгляд исподлобья, подпёр кулаками склонившуюся голову.

Лидас не стал уговаривать, с понимающим вздохом отвернулся, пошёл на улицу.

Ко всему, что с ними происходило, он относился со стоическим спокойствием и терпением. Опыт прошлых походов в горы, жизнь среди пастухов и иданских крестьян помогали ему и сейчас. Он пас телят, убирал в загонах, натаскивал в поилки воду из ручья среди скал, готовил есть себе и Кэйдару — всё делал сам, а к вечеру буквально валился с ног от усталости, падал на своё место и тут же засыпал без всяких снов.