Рихард Феникс. Море. Книга 3

Парень, сидящий бок о бок с Алеком на палубной надстройке, спрятал жестяную коробочку за пазуху и пыхнул самокруткой. Оба, задрав головы, смотрели на причудливо меняющий свои очертания сгусток пламени с распростёртыми назад и вбок крыльями, к которому вела туго натянутая верёвка. В ярко-фиолетовых всполохах виднелись то гигантская птица, то фигура мальчика, и с каждым часом первое проявлялось всё больше. Даже не зная ничего о силе Феникса, ребята понимали, что это не к добру. Если долго вглядываться, можно было заметить чёрно-жёлтую пульсацию у правого крыла. Алек старался не присматриваться. Слишком это было нереально, страшно и накатывал стыд за неспособность помочь.

Джази подтянул одно колено к груди, положил на него руку с самокруткой, чтобы дым не попадал на спутника, подставил ветру лицо, щурясь и чуть заметно улыбаясь. Алека бесило его спокойствие, но поделать он со своими чувствами ничего не мог, да и спокойствие то было напускное. Когда пират думал, что воришка на него не смотрел, то менялся: взгляд становился острым и напряжённым, парень даже не моргал, глядя на огненную птицу, кулаки сжимались, а позой походил на охотничьего пса, готового в любой момент по сигналу хозяина броситься с места. Алек видел таких собак в Лагенфорде у особого отряда стражей, которые ловили преступников с помощью своих выдрессированных зверей. Это всегда проходило стремительно, жёстко — не спрятаться, не убежать. Всегда по команде: сигнал — и вот застывшая мгновение назад фигура мчится молнией к цели, клацают зубы, рассчитанный мощный прыжок — и добыча повержена.

Воришка потряс головой, прогоняя воспоминания одной такой облавы, кончившейся для него прокушенной ногой и клеймом под ключицами, потёр ладонью лицо, чтобы взбодриться, взглянул на пирата сквозь пальцы. Тот будто невзначай коснулся тугой алой косы, задевшей его, медленно выпустил дым из уголка рта, встречный ветер бросил ароматное облако в сидящих. Алек дёрнулся, ощутив прикосновение к волосам, Джази мигом убрал руку. То благоговение, что вызывал их вид у пирата, было лестным и одновременно пугающим. Узнать суть особого обращения так и не удалось — рассказ зиял дырами, недомолвками, путался, но паренёк стоял на своём и продолжал звать «господином».

Мальчик запрокинул лицо к огненной птице, спросил, чтобы хоть чем-то заполнить тишину:

— Почему «капитан»?

— Потому что малыш украл эту лодку. По законам пиратства: кто добыл судно, тот и капитан. Хотите, господин?

Джази поднёс к губам Алека самокрутку, тот замешкался, но втянул горьковато-сладкий дым. Закашлялся. В уголках глаз дрогнули слёзы.

— Что за дрянь? — просипел он.

— Никшек. Разбавленный, но тоже неплох, — Джази сделал глубокую затяжку, прикрыв глаза.

— Ну и гадость!

— Согласен, — выдохнул пират густое облачко и вновь затянулся, сказал: — Сейчас бы выпить…

Алек поморщился и перевёл взгляд на Рихарда, влекущего лодку вперёд. Когда его насильно спустили несколько часов назад и накормили, в лицо юного Феникса никто старался не смотреть. Черты плавились, искажались, синева глаз пропала за белым огнём. Жар, идущий от тела, колол и жалил, одежда болталась мешком. Все движения были порывистыми, незаконченными, как и слова. Единственное, что удалось разобрать: «Только верёвка… Пламя вокруг неё… Чтобы не сжечь… Осторожно… Нельзя потушить…». Поэтому кормить мальчика с ложки пришлось Джази, его искусственной руке огонь был нипочём. А вот палуба почернела. В те минуты, когда пират помогал капитану, Алек видел его истинные чувства: ни грамма спокойствия, ни улыбки-усмешки, ни лёгкости… Лишь напряжённость и ужас в глазах. А потом, когда Рихард приказал его поставить на ноги и взлетел, Джази так и остался сидеть на палубе, весь дрожа.

— Украл, говоришь? — повторил Алек и подбородком указал на самокрутку.

Джази вновь поднёс её. Дым жёг изнутри, но Алек знал, что это не так больно, как сейчас было маленькому птенчику на том конце верёвки. Пират кивнул и глянул на кольцо, в синем камне которого уже проявилась красная полоса сверху — берег близко. Алек пытался удержать дым внутри себя подольше, чтобы понять, что такого особенного в этом процессе, но голова закружилась, и белое облачко с кашлем вырвалось изо рта и ноздрей. Джази наклонился и втянул его в себя, щурясь разноцветными глазами, тихо сказал:

— Простите, хвалиться нечем, но я в его годы творил кое-что и похуже, но тут у нас совершенно обычный малыш. И ворует, смотрите-ка на него.

— А я тоже воровал, — признался Алек. — Несколько лет.

— Простите, господин, не расскажете?

— Возможно, однажды.

— Я буду ждать, — улыбнулся Джази, щелчком отправил окурок в воду и глянул на четыре меча, лежащих позади. — Приступим, господин?