Рихард Феникс. Море. Книга 3

— Он не дышит. — Лукреция приложила ухо к груди Рихарда.

Джази попытался вытолкнуть остатки воды из бесчувственного тела, но та больше не шла.

— Что делать? Как его оживить? Он ведь не может так просто… — Алек прерывисто дышал, округлившимися глазами глядя на распростёртое тело.

— Не может, — процедил Джази. — Фениксы распадаются пеплом после смерти. А он ещё здесь, — добавил, заметив, как побелела Лукреция. — Прости, красотка, что напугал. Я не знаю всего о Фениксах, но про пепел — это точно. Ещё называют это белой смертью. Тихо-тихо… — Он подставил плечо, приобнял девушку, когда та начала заваливаться без чувств. — Только этого не хватало. Господин, — обратился пират к Алеку, — свисток у вас?

— Д-да. — Мальчик хлопнул себя по груди, где переплелись шнурками косточка и свисток Рихарда, вытянул их. Пират кивнул, попросил подуть и представить, как к лодке приблизятся морские обитатели.

Трель вышла резкой, пронзительной. Лукреция вскрикнула и очнулась, покосилась на Джази, к груди которого была прижата, на его синюю руку, обнимающую за плечи, и не шелохнулась. Несколько чаек, что кружились неподалёку, не обратили на свист никакого внимания, а вот молния, сверкнувшая впереди из ушедшей на восток тучи с полосой косого дождя, их взволновала. Птицы бестолково нырнули и поднялись, пролетели над лодкой и скрылись в низких облаках в той части неба, куда вскоре придёт едва брезжущий рассвет. Пират кивнул.

— Капитан жив. Иначе свисток бы вернул свои свойства. А так нет. Мы должны что-то сделать.

— Что? — тихо спросила Лукреция, мягко оттолкнулась от Джази и выпрямилась, посмотрела на Рихарда.

Его глаза были скрыты растрёпанными волосами. Плечи и руки обожжены, правая почернела, покрылась нарывами, из них вытекала отравленная ядом буро-жёлтая кровь.

— Как помочь⁈ — воскликнул Алек, трясущимися руками запихивая подвески за пазуху.

— Простите, господин, но вы тут не поможете, — хмуро сказал Джази и повернулся к Лукреции. — Красотка, ты ведь истинная Чародейка?

Девушка не ответила, только вздохнула.

— Хорошо. — Джази закрыл глаза, выжал мокрые волосы, с силой потёр ладони одну об другую, пока не обсохли. Снял кольцо, убрал в карман штанов, собрался с духом, заговорил: — Сейчас я буду искать… — Он сбился, засопел, пересиливая себя, опустил руки на живот Рихарда. — Буду искать место, которое не даёт ему вернуться. Оно закрыто. Поэтому он там. Место. На теле. Не знаю, как объяснить.

— Ты — лекарь? — спросила Лукреция, наблюдая за его руками.

Джази мотнул головой и добавил сквозь зубы:

— Прости, но тебе придётся сделать, как я скажу. Не умеешь — научишься в процессе.

Никто не видел, кроме Джази, как перед его глазами появилось голубоватое свечение. Тонкая линия протянулась от одного указательного пальца к другому. Пират не хотел это делать. Он даже для Паулины, своей приёмной матери, вырвавшей его из рабства в Гристене, это не сделал. Но мальчишка, сумасшедший маленький Феникс с яркой улыбкой, глазами цвета неба, такой решительный, поставивший всё на кон, побуждал Джази вытащить козырь.

Боа-Пересмешники, кто достаточно контролировал свои божественные силы, а не был просто «грядкой», с которой два раза в год можно было собрать урожай драгоценных чешуи и перьев, могли сделать многое. И самыми страшными для них вещами были две, запрещённые, так редко применяющиеся, что стали притчей в устах старших поколений. Даже там, в рабстве, в одиночных клетках, слухи об этих чудесах сочились сквозь стылые камни. Пленники вздыхали, что если бы не были трусами, если бы могли развить свою силу, то обязательно бы постигли все её грани. А в заточении лишь стенали, таращились пустыми глазами, жили от одного приёма зелья до другого, впадали в безумие, если его вовремя не давали. И никто даже не пробовал вырваться, все смиренно ждали своей участи, лишь заполняя «ферму» тягучими жалобными звуками, в которых едва различались древние предания о силе, которая способна всё изменить.

Сила Боа была завязана на проницании — быстром проникновении через живое и неживое. За счёт этого попадали и в разум, легко, если научены, снимая внутренние блоки. И на проницании держались две запретных техники.

Первое, наименее опасное для самого Боа, было найти источник боли человека, создать канал из ментальной связи, по нему вывести всё дурное и либо прервать связь, понадеясь на чудо, либо чем-то заполнить образовавшуюся брешь. Но человеческие тела не принимали посторонние предметы так сразу, потому чаще Боа вливали туда свою силу, та подстраивалась под тело, усваивалась. Но сам ментальный лекарь после этого терял сознание и долго не приходил в себя. И это только с людьми — с Детьми богов подчас было сложнее.