Ритка

Как-никак, а он знает свою жену! От него не могло укрыться ее раздражение, отчужденность. Сначала объяснил себе это трудностями работы над ролью. Ирина всегда замыкалась в себе, становилась невнимательной к ним с Катюшкой, вживаясь в новую роль. Потом это проходило. На этот раз не прошло…

Что же тогда это такое? — спросил он теперь себя. И добавил не без труда:

— Любовь?.. Похоже, что она. У таких женщин, как Ирина, это и должно так протекать: бурно, трудно. И если это действительно так, то что должен делать он, Телегин? Помешать? Запретить?

Смешно! Не в его это силах. Оставить все как есть? Пусть все идет своим чередом? Но ведь у них растет дочь. И кто он, этот человек, к которому потянулась Ирина?

Иван Николаевич лишь теперь отдал себе отчет в том, что думает об этом давно, и просто-напросто до сих пор только не называл вещи своими именами. Да, любовь. Это она…

Так что же им теперь с Катюшкой делать? Отойти в сторону и не мешать? Пусть Ирина решает сама. А может, зря он так? Набрался непротивления. Может быть, нужно бороться за нее, Ирину, помочь ей победить свое чувство? А зачем его побеждать, если оно — радость?

Вот как было у него, когда он влюбился в Ирину. Конечно, он и сейчас любит ее. Только теперь это совсем другое чувство. А тогда… И вот к Ирине это пришло вновь. Как же теперь быть?

Иван Николаевич оставил книгу на столе, прошелся в комнату, приоткрыл штору на окне. Конечно, уже глубокая ночь, свет уже почти во всех окнах погашен. Ирина еще никогда не задерживалась так долго.

Постояв в раздумье, погасил на кухне свет и оделся в прихожей, стараясь не шуметь, хотя дочь, конечно, теперь уже не мог разбудить никакой шум.

У подъезда еще постоял. Куда идти? Где искать? И что он скажет людям? Где моя жена? Кто может ему это объяснить?

И все же направился к Дому культуры. Постоял на пустой, ярко освещенной площадке перед парадной лестницей. Скоро фонари на ней погаснут. А в окне возле бокового служебного входа уже темно. Там спит сторож. Можно его, разумеется, разбудить. Только что он скажет? Когда окончилась репетиция?

И так ясно: давно.

Улицы были совсем пустынны. С перекрестка, на котором он стоял, они хорошо просматриваются во все четыре стороны. Пустые, выстуженные ночным холодом. Три из них хорошо освещены, у четвертой — только первый квартал, дальше густой мрак. Что там?

Бросил взгляд на часы на своей руке и медленно побрел обратно. К дому. Что он скажет утром дочери? Надо придумать что-нибудь поубедительнее. Например, репетиция затянулась, и мать заночевала у приятельницы. Да, но Катя может спросить: откуда ему это стало известно? Телефона-то у них в квартире нет. Он скажет, что Ирина предупредила заранее.

Телефон, телефон… А ведь можно позвонить главному режиссеру. Славный старикан! Настоящий интеллигент, каких мало. Вот и будка телефона-автомата.

Август Робертович, видимо, уже заснул. Голос отозвался с хрипотцой. Однако старик понял все с полуслова, встревожился:

— До сих пор нет дома, говорите?.. Тут что-то не то. Она не говорила, что у кого-нибудь заночует? Звоните в травматологию, да, немедля. Я тоже сейчас туда позвоню.

Звонить Иван Николаевич не стал. Он не знал больничного телефона, да и вообще… К травматологическому отделению городской больницы он подошел как раз в тот момент, когда от подъезда отъехала милицейская машина. В залитом сильным светом приемном покое ему навстречу вышла полная медлительная сестра, кивнула:

— Да, женщина поступила. Только что привезли… минуточку, — сестра открыла одну из белых дверей и вынесла из комнаты черную шубку. — Эта вещь вам знакома?

…Сколько она пролежала в сугробе при дороге, Ирина Петровна не смогла бы сказать. Очнулась от грубого мужского окрика:

— Эй, тетка, ты мертвая или пьяная?

В хилом свете ручного фонарика с уже севшей батарейкой над нею склонилось мужское лицо. Оно показалось Ирине Петровне ужасным: неестественно-бледное с глубокими провалами глазниц. Тут она, кажется, снова закричала, а что было дальше — уже не помнит.

Ее и подобрал этот мужчина, машинист-железнодорожник, возвращавшийся из поездки. Постучал в один домишко, приволок ее туда, а сам бросился в ближайшее отделение милиции.

Пока его не было, Ирина Петровна пришла в себя. Хозяева напоили ее горячим чаем. Это были уже немолодые люди. Хозяин в пальто прямо поверх белья: так он выбежал в сени на стук машиниста. Хозяйка в стареньком халате, простоволосая, на спине тоненькая седая косичка с красной тряпицей на конце. Они подстелили ей полушубок, подложили под голову подушку в цветной ситцевой наволочке.

Когда приехала милиция, седоватый грузный лейтенант спросил сразу же, с порога, коротко и жестковато:

— Где? Кто? Как? Поточнее, время дорого.

Она рассказала откровенно. Чего ей было скрывать? Возвращалась с репетиции. Провожал инженер Ромашов.

— А куда он делся? Какой он? Во что одет? — с деловитой торопливостью поинтересовался лейтенант и бросил двум в штатском, приехавшим с ним:

— Осмотрите ближайшие улицы. Мы с товарищем справимся, — лейтенант показал в сторону машиниста.

Они и доставили ее в больницу.