– Мы остаемся бродить по Шейдсмару – мертвые души, не способные ни думать, ни говорить. Наши вопящие трупы используют в качестве оружия потомки тех наших убийц. К такому состоянию нас привела не простая ошибка, а скоординированное и просчитанное нарушение клятв. Твой народ преступен. Единственная причина, по которой не случилось быстрого возмездия, заключалась в том, что вы убили всякого спрена, который мог действовать против вас. Не ходи к Стойкой Прямоте. Они не примут писем от ваших королей и королев. Они даже не станут с тобой разговаривать.
Нотум повернулся и зашагал к небольшому каравану, стоявшему лагерем за городом. Судя по организованному расположению – и двум одетым в униформу странникам, охранявшим периметр, – Адолин догадался, что это был собственный караван спрена чести.
– Капитан! – окликнул его Адолин. – Возможно, моя миссия обречена, как вы говорите. Не могу отделаться от мысли, что было бы лучше, если бы кто-то поручился за мои намерения. Может, уважаемый спрен чести, капитан судна и военный. Тот, кто понимает срочность нашего дела.
Нотум застыл, потом резко повернулся.
– Капитан? – переспросил он, склонив голову набок. – Ты что, не видишь, как я одет?
– Вы… в увольнительной?
– Меня отстранили от службы, – сказал Нотум, – за то, что я отпустил Древнюю дочь после того, как захватил ее. Я провел пять месяцев в тюрьме, а когда меня выпустили, то понизили до предельного ранга, какой существует у спренов. Мне велено провести два столетия, патрулируя пустошь между этим местом и Стойкой Прямотой, бесконечно странствуя туда-сюда. Мне нельзя ступить в Стойкую Прямоту. Я могу смотреть на нее, но не могу войти.
– До каких пор? – спросил Адолин. – Пока не… закончится патрулирование?
– Навеки, принц Адолин. Я изгнан. – Он посмотрел на небо, где мерцающие огни указывали, что в Физической реальности начинается буря. – Я знал, что делаю, с какими силами играю, когда отпустил вас. Скажи хотя бы, ты его спас? Узокователя?
Адолин сглотнул, во рту у него пересохло. Изгнан навечно? Потому что поступил правильно? Адолин не надеялся, что спрены чести из Стойкой Прямоты окажутся похожими на Сил, но рассчитывал иметь дело с кем-то вроде Нотума. С суровым, строгим, но в конечном счете справедливым народом, способным прислушиваться к голосу разума.
Но если они обошлись с Нотумом, который казался безупречным воплощением приличий и честности, таким ужасным образом… ох, ветры шквальные!
Нотум все еще ждал ответа. Он отпустил Сил и остальных, потому что Каладин настаивал, что они должны спасти Далинара. Адолин хотел бы заверить Нотума, что его жертва оказалась жизненно важной… Но слова не шли. Этот спрен заслуживал узнать истину.
– Он спас нас, Нотум, – сказал Адолин. – Мой отец в конечном итоге не нуждался в помощи, хотя я думаю, что Шаллан и Каладин помогли переломить ход битвы в нашу пользу.
Нотум кивнул:
– Я иду по этой дороге к Стойкой Прямоте, но буду вынужден повернуть назад, когда окажусь достаточно близко. Возможно, мы еще встретимся в пути, человеческий принц, и я смогу отговорить тебя от этой миссии.
И он ушел.
Уа’пам и Зу уже были на барже, и они, по-видимому, устроили отряд Адолина в одном из нескольких лагерей, разбитых за городом. Поэтому Адолин помог остальным разгружать снаряжение – выводил лошадей, переносил оружие, при этом не переставая размышлять.
В Тайленском сражении Адолин оказался лишним. Теперь судьбу мира решали боги и Сияющие, а не красивые, молодые светлоглазые, которые воображали себя искусными мечниками. Лучшее, что он мог сделать, – смириться с этим, а потом отыскать способ приносить пользу.
Он придумает, как заставить спренов чести выслушать его. Обязательно придумает.
31. Дочь предателей
Даже спустя несколько недель после первой встречи с представителем доселе неизвестного Венли тавро Сплавленных она ловила себя на том, что изумленно таращится на этих существ.
У Глубинных была гладкая кожа, без волос и почти без панциря, – только на черепе и над гениталиями. Это позволяло демонстрировать яркие узоры, с головы до пят покрывающие гибкие тела. Длинноногие и длиннорукие, они напоминали Венли ее нынешнюю форму – высокую, но не тощую, как у Рабониэли и строителей, подобных ей.