Тимбре неуверенно пульсировала в груди Венли. Да… спутница была права. В Преследователе действительно таилось безумие. Это было не так очевидно, как в других Сплавленных – тех, которые лишь скалились, отказывались говорить и бессмысленно таращились перед собой. И все равно оно в нем было. Возможно, Преследователь прожил так долго, что традиции взяли верх над здравым смыслом. Он был похож на спрена: скорее существовал, но не жил.
От этой мысли Тимбре опять начала пульсировать. Она не считала, что существует, а не живет; Венли пришлось извиниться. И все же вероятность того, что все Сплавленные походили на Преследователя, вызывала тревогу. Может, он и не сумасшедший; может, называть его так было неправильно и оскорбительно в адрес тех певцов, которые и впрямь страдали душевными недугами. Сплавленные скорее казались существами, которые прожили так долго, думая лишь об одном, что привыкли считать собственное мнение единственно верным.
Когда-то Венли и сама была такой.
– Как красноречиво, – произнесла Рабониэль в ритме задумчивости, продолжая разглядывать рисунки на изразцах. – Люди забирают себе все, что видят. Но они не понимают, что сжимают свои находки слишком крепко и те ломаются. Истинные дети Чести.
Рабониэль отвернулась от рисунка на стене и все так же неторопливо двинулась дальше по коридору, к перекрестку, где двери открывались с обеих сторон. Они вели в комнаты со столами, книжными полками, стопками бумаг. Венли последовала за Рабониэлью в одну из них, затем поспешила – по мановению пальцев, жесту, который истолковали ее переводческие силы, – принести чашу вина со столика в углу комнаты.
Венли прошла мимо сгрудившихся ученых и монахов, сидевших на полу у стены под бдительными взглядами нескольких Царственных в буреформе. Бедные человеки были окружены спренами страха, хотя Венли пришлось напомнить себе, что никому из этой двуличной породы нельзя полностью доверять. У них не было форм. Человек мог носить одеяния жреца, но тайно обучаться воинскому мастерству. Они не напевали ритмы, их лица легко можно было подделать. Формы не указывали на их долг. Вместо форм была одежда, которую можно было легко поменять и приспособить под любую ложь.
Тимбре запульсировала.
«Разумеется, я другая», – подумала Венли. Пусть она и лгала время от времени, напевая неправильные ритмы. И носила форму, не соответствующую спрену, которому она на самом деле следовала.
Тимбре начала пульсировать в удовлетворенном ритме.
«Не усложняй ситуацию еще больше, – подумала Венли, спеша к Рабониэли. – Я здесь не для того, чтобы помогать человекам. Я едва могу помочь себе подобным».
Она принесла Рабониэли вино. Высокая Сплавленная как раз изучала хитроумную конструкцию из металла и самосветов – человеческий фабриаль, доставленный одним из Глубинных.
– Как это понимать? – спросил Глубинный в ритме страстного желания. – Я никогда раньше не видел ничего подобного. Как человеки могли обнаружить то, о чем не знали мы?
– Они всегда были умны, – ответила Рабониэль в ритме насмешки. – Просто на этот раз мы слишком надолго оставили их в покое. Ступай, допроси ученых. Хочу выяснить, кто тут главный.
Глубинный посмотрел вверх.
– Завоевание пройдет легко, – провозгласила Рабониэль в ритме самомнения. – К настоящему моменту шанай-им с помощью Вайра запустили Клятвенные врата и доставили наши войска. Не будем терять время, пока они трудятся.
– Слушаюсь, Повелительница желаний, – сказал Глубинный и ускользнул прочь.
Рабониэль рассеянно взяла чашу из рук Венли. В другой руке она вертела фабриаль и тихо напевала в ритме… покорности?
«Она впечатлена, – поняла Венли. – И она сохранила жизнь большинству ученых – вместе с Сияющими. Ей что-то нужно от этой башни».
– Вас не волнует завоевание, – догадалась Венли и запела в ритме страстного желания. – Вы здесь не для того, чтобы продолжать войну или доминировать над человеками. Вы здесь из-за этих штуковин, созданных ими, – из-за фабриалей.
Рабониэль замурлыкала в ритме повеления:
– Да, Лешви и впрямь выбирает лучших. – Она вытянула руку с фабриалем, наблюдая за игрой света на его поверхности. – Знаешь, что люди выигрывают благодаря своему неистовству? Тому, что они хватают желаемое, прежде чем будут к этому готовы? Да, плоды их трудов разрушаются. Их государства гниют изнутри. В итоге все кончается сварами, драками и братоубийством… Но в отдельно взятый момент человечество выглядит спринтером, который опережает марафонца. В отдельно взятый момент оно создает чудеса. Нельзя винить их за дерзость, за буйное воображение. Ты же заметила, какая проблема имеется у Сплавленных. Наш образ мыслей подчинен хорошо знакомым древним закономерностям. Мы ничего не создаем – нам кажется, что мы уже создали все необходимое. Мы бессмертны и потому убеждены, что нас ничто не может удивить. Это делает нас самодовольными.
Венли смущенно запела, понимая, что думала о том же.