Родник Олафа

– Ох уж ти мине. Вот уж горластой петух. Ему бы полголоса дал.

– А чё?! – воскликнул Степка, лыбясь. – На, бери, не жалко, хы! Будем сверстаны[160].

– Тебе куды? – снова обратилась баба к Сычонку. – Вижу, не тутошний. В городе иде? Али… куды?

Сычонок махнул рукой в сторону Смядыни.

– Поди уразумей яго, – пробормотала она, качая головой.

– Да в Чуриловку! – снова гаркнул Степка.

Баба поморщилась.

– Уж не ори-ка! Не глухие, знамо.

– А може, ён и глушня! – воскликнул Степка и засмеялся.

– В Чуриловку, – повторила баба. – С пристани?

Сычонок отрицательно покрутил головой.

– Так это… Монастырская, видать, мышь, – сказал Степка.

Баба оглядела мальчика и кивнула.

– Ай, и точно. Да?

И мальчик кивнул.

– Ну, Степка, – сказала баба, – проводи чадо-то. Чтоб брехалы яво не заели.

Степка отмахнулся, строя рожи.

– Да оны теперь носу не высунут! Топай, топай, чернец! Отче наш, иже еси на небеси… аль на Смядыни… на крепком мёдыни… со брагою, хы, хы. Да полным пузом!

Баба нахмурилась и замахнулась кулаком на Степку.

– А ну поганый свой язык прижми! Вота петух, вота неслух окаянный! Щас я табе… – Она стала искать что-то на стене избы.

Но Степка, не дожидаясь, убежал за хлев.

Баба посмотрела на мальчика.

– Ну, милок, оно и вправду, може, не покусятися боле на тобе. Ступай с миром. Погодь.

И она скрылась в избе, а вернулась с полным ковшом.

– На-ко, березовичка, остудись, а то жары уж какие разгораюцца.

Она взглянула на небеса, прикрыв ладонью глаза.

И мальчик осушил ковш, утерся. Поклонился бабе. И та расплылась в улыбке.

– Ишшо?

Мальчик отрицательно покрутил головой.

– Как же ты к святым отцам-то попал? – спрашивала она участливо, все заглядывая в необычные его глаза, любуясь. – Али сиротинушка?

Мальчик покачал отрицательно головой.

– Не?.. Ну, ну, ладно, хто тама ведат, у всякого на роду свое понаписано, у одного то, у другого… Ладно, ладно. Ступай. Нет, погодь, – снова остановила она его. – Степка! Дай яму посошок-дубинку-то! Степка! – позвала она громче.

Но тот не откликался.

– Ахти мине, осподи!

И она пошла, вскоре сама принесла половину жердины.

– Вот, бери оружье-то, хочь вам, инокам, и возбраняется, но как же, ежели аспиды в другой раз понакинутся? Бери.

И, вооруженный и утоливший жажду, мальчик вышел со двора этой усталой бабы с серо-зелеными глазами и блеклыми губами и морщинками и, еще раз поклонившись ей, потопал восвояси.

Собак и не было пока.

Но скоро позади послышался топоток, мальчик быстро обернулся и увидел Степку. Тот разевал рот, кривил губы, прищуривал то один глаз, то другой, смеялся.

– Ай струхнул?! – горланил он. – Струхнул, чернец? Отче?

Сычонок повел плечами. Степка ударил его по спине.

– Не трусь, отче. Степка Чубарый[161] пойдет с тобой. Хы-ы-ы.

Мальчик глядел на Степку, шагавшего рядом.

– Чё зыришь, аки баран на новье? – спросил тот, мигая. – Лучше чернеца водить да оберегать, нежли там, на дворе робить, хлев чистить. Хы-ы-ы. Ай не так?

Мальчик улыбнулся и кивнул.

Степка снова со всей силы ударил его по спине.

– А ты ключимый[162], хучь и молчишь, аки керемида[163]. Аки керста[164]!

И он радостно заржал.

Видно, кто-то узнал его по смеху и крикнул со двора:

– Степка Чубарый, куды прыгашь? Об чем хлопочешь?

– Туды-растуды! – откликнулся Степка. – Хлопот полон рот, а жрати нечаво!

Из-за плетня послышался смех.

И они шагали дальше уже у подножия холма Мономахова.

– А яко ты молитвы читашь? – спросил Степка, взглядывая сверху на мальчика.

Был он на голову выше и много крепче, длинные руки высовывались из коротковатых рукавов линялой и явно тесной рубахи и порты были коротковаты, между ними и стоптанной кожаной обувкой виднелись расцарапанные лодыжки.

Сычонок пожал плечами и махнул рукой.

– А! Ты их дуришь, чо ли? – догадался Степка Чубарый и снова громко засмеялся. – Я вона и «Отче наш» не могу всю сказати, – похвалился он. – А мамка колотить. Язык кормит, язык поит, да язык и спину порет! И ён у меня путатца… Да и сказывай не сказывай, а батька нейдет. Как уйшел в ополчении с Ростиславом-то князем на чудь за Двину, да и сгинул без следов. И каких токо молитв мамка не слала туды! – Он указал грязным пальцем в небо. – И к Николе Чудотворцу, и к Богородице Путеводительнице… Яко то? Взыскание погибших. А може ён и не загибший-то? Папка? И в полон могли взять-то. Леса у них густыя. – Он быстро взглянул на Сычонка. – А твой батька где? Живый?.. Не-е-э?.. А что с им сталося? Убит?.. Убит. Зарезан?.. Зарезан. В битве али как? По разбою?.. По разбою… Ён кем у тебе бысть?.. Священник? Плотник? Бортник?.. На воде?.. Речной, что ль? Ладейщик? Не? Рыбарь?.. Не? Купец? Не?.. – Степка сдвинул на лоб свою пыльную драную шапку. – Да хто ён? По реке?.. По реке… Ну. Не ладейщик, не купец, не… А! Плотовщик?! Хы-хы! Плотовщик. Сразу бы и баил.

И Сычонок закивал и даже крутанулся на одной ноге. Степка еще пуще засмеялся.

– Стой! – сказал он. – Айда на реку? У меня лодка тама ёсть.

Сычонок замешкался на мгновенье.

– Да успеешь ишшо лоб порасшибить в кельне своей монастырской, отцик Цветик, хы-ы-ы!