Роскошь нечеловеческого общения

— Пойдем, Гоша, пойдем. Ради бога, скорее. — Карина Назаровна потащила Крюкова к выходу, боясь, как бы он не нахамил между делом милицейскому начальству и у них не возникло бы неожиданных трудностей.

Они вышли из комнаты, миновали дежурного, который не ответил на прощальное «до свидания», робко оброненное женщиной, и покинули гостеприимное заведение. Фонарей поблизости не было, вытрезвитель находился на неосвещенном участке улицы, которая днем была полна машин и пешеходов, а сейчас, в третьем часу ночи, несмотря на то, что находилась в центре Города, выглядела заброшенной и совершенно нежилой.

— Словно и не в центре мы, — поежившись, заметила Карина Назаровна. Будто деревня какая-то… Жуть.

— Боишься? — ласково спросил Крюков, приобняв ее за плечи.

— Да, — сказала Карина, не пытаясь освободиться от руки писателя.

— Не надо. Ты знаешь… — Крюков куда-то тащил женщину, заставляя ее чуть ли не бежать. — Знаешь, не надо бояться. Я сегодня понял… После общения с милым сержантом Вовой. — Крюков потрогал опухшее лицо. — Да… Он ни черта не знает о дзен-буддизме… А повел себя как учитель. Просветил меня. И я вот иду просветленный. Ни черта не боюсь. И ты не бойся. Люди — они не злые. Они просто не понимают еще всего…

— Чего?

— Да почти ничего. Знаешь, Карина…

— Ты говорил, случилось что-то очень важное. Куда мы мчимся, Гоша?

— К Гречу.

— Куда?!

— К Гречу. Я должен его предупредить.

— Гошенька! Милый! Там же все давно спят. И потом, в таком виде…

Она не решилась сказать, что от Крюкова до сих пор несло так, будто он только что вышел не из вытрезвителя, а из третьеразрядной пивной.

— Это не важно. Дело очень срочное. Нам необходимо с ним немедленно поговорить. Я весь день думал. А Вова этот, мент, он мне мозги на место поставил.

— Гоша, да объясни ты, в чем дело!

Карине Назаровне показалось, что в словах милиционеров, сомневавшихся во вменяемости задержанного, была большая доля истины. Да и то посмотреть пьяный, одет черт-те во что, несет какой-то бред…

— Карина, милая, я весь день думал. Оттого и напился. Вопрос передо мной стоял, понимаешь ли… Страшный вопрос. Вопрос, можно сказать, жизни. Не жизни и смерти, конечно, но — жизни. То есть — как жить? И зачем? Я понимаю, ты не смейся, это глупо звучит, по-детски… Но это ведь вопросы, над которыми каждый человек задумывается.

— Ладно, Гоша. Так зачем нам все-таки к Гречу нужно? Сейчас, среди ночи? Что за спешка? Что ты такого узнал?

— А-а, все расскажу, не спеши.

Он снова дернул женщину за рукав.

— Да я-то как раз не спешу. Это ты…

— Да, спешу… Пойдем скорее. Так вот, я понял внезапно, что вся наша беда — в переоценке собственной личности. В преувеличении собственной значимости. Отсюда весь наш страх перед реальной жизнью, и от него, от этого страха, — вся подлость и гадость. Все гнусности, которые мы творим постоянно, — только от этого страха. От завышенной самооценки.

Карина Назаровна тяжело вздохнула.

— Что? Не понимаешь меня?

— Я не могу так быстро бежать, — слабо ответила она.

— Ничего, недалеко уже. Вон там Греч живет, через две улицы.

— А ты бывал у него, что ли?

— Конечно. Раньше захаживал. Иногда. Ну да не в этом суть. Я о чем? О повышенном внимании к своей особе. Мы все твердим — человеческая жизнь, мол, главная и неоспоримая ценность. Очень удобное заявление. Со всех точек зрения. Своя-то жизнь, понятно, тоже становится высшей ценностью. Вне обсуждения. И, может быть, даже самой важной, по Оруэллу — более равной, чем другие. Все жизни, то есть, равны, а своя равнее. Ценнее. И начинаются рассуждения — мол, не остановил пьяного хулигана, который на улице бесчинствовал, зато сам цел остался. Мол, кто ты и кто он? Он бы тебя зашиб случайно, убил бы в драке — а ты ведь такой золотой, такой умный-разумный. Ты смог бы столько миру пользы принести! Объективно ты поступил мудро и правильно, что сохранил свою бесценную жизнь для будущего, для страны, для мировой культуры… И так во всех случаях. Очень удобно для оправдания подлости, трусости… Работает инстинкт самосохранения, замаскированный интеллигентскими штучками-дрючками, разговорами о высших ценностях… Ерунда все это. Кто сказал, что я, допустим, представляю собой какую-то этакую ценность? Что я что-то этакое сделаю для мировой культуры? Может быть, мое главное предназначение — дать по морде зарвавшемуся «быку», просто чтобы другим неповадно было! Может, в этом и есть высший смысл? А не в гипотетической пользе, которую я когда-то там смогу принести? Так… Сюда. Направо.

— Куда? — испуганно взвизгнула Карина Назаровна, поняв, что Гоша тянет ее в какую-то совсем уже темную подворотню.

— Так короче будет. Здесь проходной двор…

— Что за спешка, не пойму? — в очередной раз спросила женщина.