Короче говоря, если верить Погодину, Европа вернулась к язычеству, готова снова впасть в варварство. Говоря словами сегодняшнего культурного болгарина, «у них все позади». А славяне во главе с Россией, напротив, «призваны, — я лишь цитирую Чаадаева, — спасти цивилизацию посредством крупиц этой самой цивилизации, которые недавно вывели нас самих из нашего векового оцепенения». Согласитесь, что Чаадаеву так же не было тогда смысла спорить с Погодиным, как нам сегодня с «культурным болгарином».
1
Мы просто живем в разных временных измерениях. Я не говорю уже, что вся идея славянского «обновления Европы» решительно противоречила заявлению самого Погодина о том, что «пусть живут себе европейские народы, как знают...»
наполеоновского комплекса «СвЯТОв ДвЛО» ИЛИ
«законная добыча»?
Компромисс с Европой, между тем, был тогда еще вполне возможен. В конце концов всё, чего добивалась она от России, это признать очевидное. Просто нельзя было в середине XIX века строить политику великой державы, исходя из архаической идеи религиозно-расового родства со славянским и православным населением соседнего государства. Тем более выглядело это странно, что в начале 1840-х, как видели мы в предыдущей главе, Николай с этим согласился. Почему же отказался он от компромисса десятилетие спустя? Ведь ровно ничего унизительного для России не заключалось даже в тех знаменитых «четырех пунктах», в условиях, на которых союзники соглашались прекратить войну еще в ноябре 1854 года. Судите сами. От России требовалось: разрешить свободный проход всех судов через проливы и свободный выход из устья Дуная, отказаться от владычества над дунайскими княжествами и согласиться на общеевропейский протекторат над турецкими христианами. И это все.
Как видим, никто в Европе не намеревался ни закупоривать России выход из Черного моря, ни выдавать бедных христиан на расправу «гнусному исламу». И тем не менее Николай отверг эти «четыре пункта» с порога. Больше того, петербургская элита возмущалась, по словам А.Ф. Тютчевой, даже тем, что они вообще обсуждаются, «компрометируя то, что у нас еще осталось: нашу честь и наше достоинство».[28] Так что же произошло в российском политическом истеблишменте за десятилетие, отделявшее Лондонские соглашения начала 1840-х от конфликта по поводу турецких христиан в начале 1850-х?
«законная добыча»?
По мнению Погодина, произошло вот что: «Император Николай не может долее терпеть владычество турок, не может физически, не только нравственно, точно как Владимир Святой не мог терпеть печенегов, Мономах половцев, Иван III монголов».130
В действительности, дело было, конечно, не во внезапно овладевшем Николаем отвращении к туркам, но втом, что в Петербурге сложился новый политический консенсус, непременной составной частью которого был теперь Славянский Союз и «Петербург в Константинополе». И консенсус этот открывал возможность одним рывком наверстать десятилетия, потерянные в бесплодных попытках подавить европейскую революцию. Короче говоря, дело было в том, что наполеоновский комплекс России обрел, наконец, адекватную идеологическую форму.