Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1

Таким образом, судебная система по Хартии 1814 г. в целом не внесла чего-то принципиально нового. По сути, была скопирована наполеоновская система судопроизводства (кроме назначения всех, а не только высших, судей Королем и отмены конфискации имущества). Её можно изобразить в виде следующей схемы:

Что касается вопроса о пересмотре Конституции, то в Хартии 1814 г. специальных статей о пересмотре нет. Однако, исходя из косвенных данных, определённые выводы по этому вопросу сделать можно.

Так в преамбуле приводится следующая фраза: «… мы уступили и пожаловали нашим подданным, как за себя, так и за наших преемников, навсегда нижеследующую Конституцию Хартии».[336] Ее дополняет ст. 74

: «Король и его преемники присягают во время коронации, что будут верно соблюдать настоящую Конституционную Хартию».[337] Отсюда можно сделать вывод, что никакого пересмотра Хартии 1814 г. в будущем не предполагалось в принципе. Её текст должен был оставаться неизменным при преемниках Людовика XVIII (Хартия даровалась народу «навсегда»).

Теперь подведём общий итог. Исходя из анализа текста Конституционной Хартии, можно сделать вывод, что по форме правления Франция должна была стать дуалистической конституционной монархией с полным преобладанием исполнительной власти в лице Короля над законодательной. И это несмотря на количественное преобладание статей, посвященных законодательной ветви власти.

Расхождение между количеством и качеством являются одной из характерных особенностей Хартии 1814 г. Другой особенностью является соотношение полномочий Короля и нового двухпалатного Парламента. Полномочия Короля огромны, а полномочия французского Парламента – ничтожны, он даже лишен права законодательной инициативы, а нижняя палата могла быть распушена Королем в любой момент.

Полномочия Короля по Хартии 1814 г. отличаются от полномочий абсолютного монарха только в одном – Король не мог сам от своего имени издавать законы, требовалось обязательное обсуждение их в Парламенте. Но при этом обе палаты не могли оказывать никакого влияния на принятие политических решений. Правительство назначалось королем и было ответственно только перед ним. Такой явный перекос системы государственной власти в сторону власти исполнительной дал основание А. Н. Медушевскому поставить под сомнение реальность реализации принципа разделения властей в Хартии 1814 г. По его мнению, скорее можно говорить о функциональном разграничении полномочий трёх ветвей власти в рамках полного всевластия монарха

.[338] На наш взгляд, с такой оценкой Хартии 1814 г. вполне можно согласиться. Разделение властей проводится действительно формально, а не фактически. Король в своих действиях практически бесконтролен и одновременно имеет реальные властные полномочия в сфере всех трёх ветвей власти.

С другой стороны, нельзя сказать, что власть Короля совсем уж безгранична. Нет, она все-таки ограничена, но не столько Парламентом, сколько Основным законом (Хартией), переступить за рамки которого Король не имел права. Это ставило предел применению произвола со стороны Короля, теперь он должен был действовать только в рамках полномочий, очерченных Конституцией. И хотя они были огромными, но не безграничными. Во всяком случае, Король лишился единоличного распоряжения финансами страны. Бюджетная прерогатива (по сути ключевая в системе управления любого государства) перешла в совместное ведение Короля и палат Парламента.

Подобную дуалистическую компромиссную систему в любой другой европейской стране можно было бы считать исторически прогрессивной. Но в том-то и дело, что для Франции это был отнюдь не первый конституционный опыт и по сравнению с Конституциями 1791 г., 1793 г. и 1795 г. это был явный шаг назад.