Российский колокол №7-8 2016

Я заплакала. Слёзы предательски щипали мне глаза. Я чихнула и едва успела поймать в ладонь сопли и слюни. Вытерла руку об себя как маленькая и стояла, давясь рыданиями.

– Всё-всё-всё, успокойся, всё хорошо, всё нормально, иди ко мне, – она приложила мою голову к своей груди. Грудь оказалась не такой, как у меня, твёрдой, а мягкой, будто я в подушку провалилась. И ей не противно? Я ведь её измажу своими соплями и слезами?

– Ну, перестань. Давай найдём для тебя что-нибудь из одежды.

Лена обняла меня за плечи и повела в квартиру, рядом с дверью в которую и стоял проклятый холодильник. Это её квартира? Но не стала спрашивать. Лена провела меня в такую же, как моя, в смысле, в этом доме, квартиру, только я устроилась на пятом, а эта квартира – на шестом. О, она сильно отличалась от «моей». Здесь Лена сотворила подобие уюта. Пол относительно чистый, плесени в углах нет, в большой комнате – длинный стол под белой, правда, в пятнах, скатертью, похоже, вчера ночью здесь было застолье. Это отсюда доносились звуки, что я ночью приняла за гул поездов метро. На одной стороне стола была свалена горками грязная посуда и накрыта большим куском полупрозрачного полиэтилена, будто грядка, – подумала я. С одной стороны длинного стола – кожаный огромный диван грязно-белого цвета с двумя креслами, с другой – ряд разномастных стульев.

– А можно мне придти к вам вечером?

Лена словно не услышала меня. Я не стала настаивать. Глупо. Значит, они не хотят меня видеть.

Она прошла в смежную комнату. Я пошла за ней, но увидев, что там спальня, остановилась на пороге. Лена поманила меня рукой, я сделала шаг и испугалась: на двуспальной кровати лежал с закрытыми глазами бледный мужчина с трёхдневной щетиной на лице, одетый и в обуви. Лена показала глазами, иди сюда. У стены шкаф, старый, трёхстворчатый, полированный, как на даче у меня. Лена растворила дверцы и стала перебирать платья, блузки. Она вытянула болотного цвета толстовку-кенгуру и бросила мне, следом полетели джинсы. Она посмотрела на меня, прикидывая размер и достала платье: чёрное, с открытыми плечами, шёлковое, ласковое, такое приятно надеть для себя, и ни для кого больше.

– Нет, – замотала я головой, – такое я не могу взять.

Лена кивнула, – значит, что-нибудь попроще: вот, бери, бери-бери!

– Спасибо! – Я приняла из её рук трикотажную юбку прямую, по колено, цвета кэмел, и такую же рубашку с планкой, пуговицы перламутровые, ткань тонкая, дорогая, хорошего состава: почти сто процентов шерсть.

– Слишком дорогой подарок, – сказала я. С одежды посыпалась земляная пыль.

– Бери. Завтра с утра я за тобой зайду, и мы постираем вещи.

– Хорошо, – сказала я тихонько.

Лена отвернулась от меня и перестала меня замечать. Я немного постояла и пошла вниз, к себе.

Я спустилась. Убирала «свою» комнату и прислушивалась. Несколько часов было тихо, потом ощущалось непостоянное присутствие людей – они приходили, уходили; звякала посуда, раздавались голоса. Ближе к ночи звуки сверху стали громче – не похожие на живые звуки города. Странные. Звуки похоронной процессии, застолья, поминок и поездов метро, гудящих в туннелях. Прошлой ночью я их уже слышала. Спала я плохо, даже во сне я ждала утра. Утром придёт Лена. Я жду её, как, как кого, не знаю, кого, в общем, жду.

Сезон песка

– Сезон песка, – сказала она.

Я не поняла.

– Сейчас сезон песка. Умывайся, – сказала она.

Я огляделась вокруг: на неровной, грубо сколоченной скамье, вдоль стены длинной полутёмной комнаты стояли вёдра. Пол, засыпанный песком, поскрипывал, постанывал под ногами при каждом шаге. Моя новая подруга, похоже, веселилась и досадовала одновременно, я продолжала стоять столбом: мне было хорошо видно, что во всех вёдрах песок.

– С вечера натаскали, – сказала она, – через несколько дней придёт наша очередь, – я кивнула. Но по-прежнему ничего не понимала.

– Ну, чего ждёшь? – она посмотрела в мои растерянные глаза и решила, видимо, что спектакль не задался и со мною неинтересно. Она махнула рукой и, не обращая на меня внимания, скинула одежду: сняла свою заляпанную вишнёвым соком кофту. «Чего она так её любит, – подумала я, – тут полно вещей – выбрала бы себе что-нибудь получше», а потом поняла, что это её кофта из её прежней жизни, не чужая, а её личная, я бы тоже ни за что не рассталась со своими туфлями из прежней жизни. Прохладно, она обернула кофту вокруг бедер, как мы в школе в лагере делали, и подошла к ближайшему ведру. Я пошла за ней и стала тупо делать, как она. Сняла свою кенгурушку, она так и пахнула бомжеватым теплом – когда долго носишь одну вещь, какой бы ты ни был чистый, вещь всё равно начинает благоухать бомжом – прогорклым человеческим салом. А уж чистой я не была – не мылась я с тех пор, как подруга законная узбека-таджика не навешала мне люлей, не надавала мне по щам, и я упала у них в подвале и разбила висок, теперь мне стало понятно, что они испугались, завернули меня в синее солдатское одеяло и вывезли на заброшенное кладбище и забросали ветками.