Российский колокол №7-8 2016

Я встала у соседнего ведра. Она зачерпнула песок ладошкой как воду и повернулась лицом в комнату – чтобы использованный песок не попадал обратно в ведро, а падал на пол. Я сделала то же. Песок был чуть влажный и холодный.

– А почему не водой? – на середине фразы я поняла, что это глупый вопрос.

– Сезон песка, – повторила она устало.

Злость в голосе. Ей лень тратить на меня силы, их и так немного осталось.

Я старательно кивнула и стала растирать тело острым холодным песком.

«Такой песок странный», – подумала я.

– Осторожно, – сказала подруга, – песок острый, режет не хуже бритвы. Вот пойдём за ним, сразу станет ясно.

Я опять кивнула. Похоже, мне тут и язык не нужен. Никто меня ни о чём не спрашивает, никто о себе не рассказывает, а пытаешься спрашивать о прежней жизни, делают такие лица, будто я на высоком приёме разговариваю матом.

Я набрала пригоршню и с силой, с непонятной злобой стала тереть стонущую кожу.

– Больно? Я постеснялась сказать: да, – и замотала головой, – Тогда продолжай тереть, – сказала она.

Я пожалела, что соврала из гордости – песок падал с моей груди и плеч уже бледно розовый от крови.

– Хватит, – сказала она, – а то всю кожу сдерёшь.

– Новая вырастет, – хотела сказать я, но поперхнулась словами, заметив её белый сжатый, будто плашмя закрытый горячим ножом рот.

Она помылась песком не до крови, как я. Её серая кожа порозовела, матово засияла.

Она высыпала остатки песка из ведра и поставила его на пол у двери.

– Закончишь с первым ведром, пустое поставишь в моё, – сказала она.

Я так и сделала. Она подошла к другому ведру и, раздевшись, снизу проделала тот же ритуал.

В щели барака сочился сумеречный свет. Я уже привыкла, что здесь никогда не светит в открытую солнце, никогда не бывает чётких теней.

Облака мутные какие-то, вместо них – туман клочкастый, зависший над сумеречной землёй.

Наша кожа стала розовой.

Я надела выстиранную в песке кофту-кенгурушку – теперь одежда пахла чистым речным песком. Чистая кожа приятно горела.

– Хорошо, – сказала я.

Она молча кивнула. Мы поставили пустые вёдра одно в другое у двери.

– Пошли, – сказала она. – Завтрак. Если еда не пойдёт – не ешь.

«Как в пансионате», – подумала я, стараясь идти в ногу с ней, но немного приотстав, потому что мне хотелось быть вежливой с ней, не выглядеть выскочкой, я сама не люблю, да и кто любит выскочек.

Река

«Если еда не пойдёт – не ешь», – сказала Лена. «Куда она должна пойти», – хмыкнула я про себя. Что за ерунда. Но когда я посмотрела на «еду» – я поняла – такая еда точно не пойдёт. Я просто сидела рядом с Леной, пока она ела. После завтрака, где я так ничего и не съела, я уже чувствовала себя совсем хорошо. Что я как маленькая хожу хвостом за своей новой подругой. Почему они моются песком? Неужели рядом нет воды? Я решила пойти на разведку, посмотреть, что вокруг. Я хорошо ориентируюсь на местности, то есть ориентировалась. В школе и институте любила ходить в походы. Я найду реку, я была в этом уверена!

Я вышла из дома, перескочила канавку, пошла по дороге, справа – то самое кочковатое поле, по которому я ползла к дому, после того, как очнулась, заваленная ветками. Поле потихоньку начинает спускаться вниз, идти мне легко, лужи между головами кочек высохли, и я легко прыгаю с одной кочки на другую. Чувствую по рельефу местности, что река должна быть там, за полем, в низине.

О, счастье! Внизу показалась река, она прячется в зарослях травы, в кустарниках, в огромных, высоких, как дерево, зарослях сухого репейника, в круглых, облетевших под ветром ивах, и блестит серебром.

Я принесу нашим настоящей воды – я крепко обнимаю голубую пятилитровую бутыль с наклейкой «Шишкин лес». Принесу целую бутыль – представляю, как они радостно удивятся, обрадуются, будут хвалить меня: молодец, нашла воду, если бы не ты, мы так бы и умывались песком, вот как они скажут!

Я прибавила шагу – пологий спуск, коварный – так и хочется побежать, я не удержалась и побежала, земля бросалась мне под ноги, я испугалась, что не смогу затормозить – до воды несколько метров. Мне не удалось сбавить скорость, тогда я с размаху оттолкнулась от берега, на секунду мне показалось, что сумерки немного разредились: ещё чуть-чуть и ослепительно блеснёт солнце, и полетела над серебряной блестящей водой – сейчас я погружусь в плотную, но подвижную, легко раздвинувшуюся подо мной воду, – и больно ударяюсь пятками, будто спрыгнула с пятого этажа.

Песок. Я покатилась по песку. Не сломала ли я ноги. Я перевернулась несколько раз. Ощупала себя. Цела.

То, что я приняла за воду, оказалось песком, лежащим меандрами, как русло любой реки в средней полосе.

Я лежала на песчаной чистой реке, как опавший лист, как щепка, как дохлый кузнечик, и глядела сухими, как песок, глазами в сумеречное небо.

Так вот где они берут песок. Не пускали меня, чтобы я не расстраивалась, чтобы, как и раньше думала, что есть где-то река, не брали меня с собой за песком, а Ленка даже выдумала сезон песка, чтобы я надеялась, что будет сезон дождей.