Мои расконцентрированные глаза выхватили подол чёрного шёлкового платья, о, у мамы такое же было, и полуприталенного, слегка засаленного пиджака, который тоже показался мне знакомым. Я остановилась и перевела занявшееся дыхание. Нельзя, чтобы они заметили, что я вижу их. Я расслабилась и пошла под серым, как всегда, небом вдоль дома, по обломкам бетонных плит с торчащими ржавыми костями арматуры, по пятнам побелки, спекшейся в белые лишайные корки, по щепкам и обломкам кирпичей, похожих на пористое, вечно свежее мясо. По сверкающим осколкам стекла, по слюдяно блестящим кускам целлофана, впечатанным в землю. Я знаю, куда иду. Судя по тому, как легко подавался воздух, разбитый прошедшими чуть ранее тенями – они вовлекали меня в движение, как шарик для пинг-понга прилипает к струе воды, так и меня обнял и повёл, не отпуская, туманный сумрак, разрезанный тенями, и тогда я поняла, что напала на след.
Я шла, точнее, плыла, будто у меня нет никакой цели. Я не показывала теням, что вижу их, и если бы я умела свистеть, я бы беспечно насвистывала. Шла осторожно, только поскрипывало битое стекло под моими когда-то дорогим туфлями, вот что мешает мне подойти ближе к ним – звуки. Тени не любят шума. Я скинула туфли, бросить их здесь? Нет, в чём же я буду ходить? Я взяла их в левую руку и пошла босиком. Так-то лучше – меня совсем не слышно, только ногам холодно и больно. Я тихонько шла в фарватере теней, разрезанный воздух холодил мне ноги, я поднялась на третий этаж и потеряла воздушный поток. Всё тихо, воздух не движется, я их потеряла, я села на пол и заплакала: я так надеялась, но, вероятно, это не то место, где сохранилась надежда.
Мне не хотелось отсюда уходить, потому что эта квартира была последним местом, где я видела маму и папу. Я походила по комнате, она с каждым моим шагом казалась мне всё более знакомой – да это наша комната, мы называли её по московской привычке – «большой»! Двухкомнатная квартира возле метро ВДНХ. Вот проступает островами под пылью и обломками стройматериалов паркет ёлочкой. Я вижу под окном, в нём – молодой ясень – растёт прямо перед окнами, подоконник большой, деревянный, крашеный белой краской, с трещиной вдоль; под ним старая чугунная батарея. А вот круглый стол посередине комнаты под зелёной бархатной скатертью, стол – круглый, а скатерть квадратная – и висят четыре угла, бахромой касаясь пола, в окне – синие сумерки, света в комнате нет, лишь жёлтый свет фонарей – нету вокруг этого дома фонарей, это на ВДНХ фонарь наискосок светит в комнату и попадает прямо на стеклянную створку дверцы книжного шкафа, а за ней – книга «Борьба за огонь», приключения доисторического мальчика, на обложке – скала, профиль мальчика, на плече у него – шкура, небо на обложке чёрное, и багровым светит в пещере огонь. И в комнате немного таинственно и уютно, точно так, как было в детстве, и у окна стоят мама с папой, они оборачиваются ко мне и простирают руки, я стою, боюсь пошевелиться, чтобы они не исчезли, они садятся за круглый стол под зелёной скатертью и мама говорит: «Поешь с нами», на столе я вижу открытую железную большую круглую банку с халвой, своей любимой – подсолнечной, с белыми хрупкими сахарными прожилками, пастилу, варенье из лопнувших от сладости райских яблочек и чашки с дымящимся тёмным, душистым, крепким чаем, и чайник, чайник, старый, алюминиевый, я и забыла, что был такой пузатый и с крышкой с чёрным шариком на ней, чтобы руки не обжечь, я делаю шаг, ещё один и тут замечаю, что чем ближе подхожу, тем некрасивее делается стол – халва покрыта чёрной плесенью, пастила растрескалась, и из трещин бегут дорожки то ли серого песка, то ли мелких-мелких насекомых, яблоки все в синяках и червоточинах, жёлтые ровные бананы расселись и превратились в островки слизи среди чёрной слякоти шкурок, чашки с чаем расколоты, и разлившийся по ветхой скатерти чай больше похож на разведённую водой красную глину, Я не хочу есть их еду: вместо халвы, пастилы и фруктов на столе – песок, глина, мох, плесень, вода из лужи, гнилые деревяшки, восковые яблоки и чёрные бананы. Да и лица родителей изменились, когда я подошла – посерели, растрескались, волосы с их голов падают медленно на плечи, на стол, родные черты размываются, я уже не могу узнать их, только помню, что это они. Я отступаю, и они вновь выглядят как раньше, как в детстве. Они зовут: иди к нам, иди к нам, – и протягивают руки, я понимаю, что, если подойду – они рассыпятся в прах. Я плачу и кричу: я не пойду – вы умрёте, если я обниму вас, они улыбаются – чего ты кричишь? Не бойся, мы не умрём, мы же уже умерли.
Я проснулась в слезах в холодной комнате, в холодном своём шкафу, в обнимку с книгой «Борьба за огонь». Долго лежала, пытаясь понять, где я. И эта книга, откуда она у меня? Не понимаю. Надо было попить чаю с родителями, поскорее, пока они не рассыпались, вот что нужно было сделать, а может, они и не исчезли бы, вот эта книга – она же не рассыпалась.