Их отвезли на станцию Плесецкая, а потом – дальше на север по Архангельской дороге, на 426-ю версту, где «буржуям» предстояли окопные работы. Работа была ежедневной, без праздников и выходных, начиналась в 7 часов утра и продолжалась до 8 вечера. Изгоев должен был забивать колья в землю и обматывать их проволокой. Заключенные в большинстве своем с симпатией относились к немолодому, очень близорукому, почти слепому человеку и не хотели отягощать его непосильным трудом: «Ну какой ты, отец, нам работник, – говорили они, – пойди лучше в лес, посиди». Изгоев шел в лес. «Оглянулся, и душа моя радостно застыла от этой торжественной красоты и спокойствия вековечных архангельских лесов».
Помогал ему и местный фельдшер, подселивший его к себе. Таким образом, Изгоев был избавлен от жизни в бараке. Правда, в квартире по ночам приходилось сражаться с полчищами клопов. В скором времени нашлась и более приемлемая работа – смотрителя приемного покоя амбулатории. У Изгоева появилось даже небольшое хозяйство, и вдруг – неожиданный вызов на станцию Плесецкая.
О судьбе Изгоева волновались в Петрограде. Делегация литераторов отправилась к председателю ЧК Варваре Яковлевой. Она наводила ужас на бывшую столицу. Ежедневно Яковлева подписывала множество смертных приговоров. Журналист Н.М. Волковыский вспоминал: «Нас приняла дама с тонким интеллигентным матовым лицом, с красивыми черными глазами, черными, гладко причесанными волосами и изумительной красоты руками. В течение всего продолжительного разговора я не мог оторваться от этих длинных тонких белых пальцев, придерживавших края мягкого оренбургского платка, в который нервно куталась председательница Чека». Яковлева категорически отвергла тот факт, что Изгоев был выслан в Вологодскую губернию. По ее сведениям, он оставался в Петрограде и впоследствии должен быть отправлен в Москву. В ответ литераторы показали письмо Изгоева из архангельских лесов. Яковлева из матовой стала мертвенно бледной. Вызвали секретаря, который в итоге был вынужден сознаться, что Ланде-Изгоев действительно оставался в списке заключенных и был отправлен под Вологду: «Яковлева сделала знак рукой, и судьба Изгоева переменилась…»
В январе 1919 года Изгоев вернулся в Петроград. Он полагал, что должен благодарить М. Горького за свое освобождение, и пришел к нему на прием. Между прочим он спросил у писателя, стоит ли ему являться в ЧК, что ему вменяли в обязанность при освобождении. Горький был против, и Изгоев последовал этому мудрому совету.
I февраля 1919 года он был принят на работу в Публичную библиотеку для подготовки к печати каталога русских запрещенных изданий, участвовал в сборе материалов для издания сочинений В.И. Ленина. С июля 1919 года стал научным сотрудником Рукописного отделения Публичной библиотеки. А в сентябре 1919-го был вновь арестован и направлен в Ивановский концлагерь в Москве на принудительные работы.
В столицу отправилась делегация петроградских литераторов ходатайствовать об освобождении Изгоева и бывшего лидера партии народных социалистов В.А. Мякотина. Их принял секретарь председателя ВЦИК А.С. Енукидзе. При всей внешней деликатности и даже мягкости он занял жесткую позицию. Об освобождении Изгоева, бывшего марксиста, «переметнувшегося к буржуазии», не могло быть и речи. Н.М. Волковыский все же выпросил у Енукидзе право встретиться с Изгоевым – и не в концлагере, где тот содержался. «Изгоев пришел ко мне под вечер. Я никогда не забуду этой встречи. С седой бородой, покрывавшей его всегда гладко выбритые щеки, жутко одетый, в каких-то чудовищных, разорванных ботинках, он произвел впечатление глубоко подавленного человека… Помню только, как жадно расспрашивал Александр Соломонович о своей жене, о дочери».
За время заключения у Изгоева умерла дочь. Ей было всего 18 лет. У нее не было нормальной обуви и теплой одежды, в квартире же было 4 градуса мороза. Помогая матери, она таскала домой тяжелые бревна. В конце января 1921 года девушка простудилась, и хрупкий организм уже не мог сопротивляться. В письме жена сообщила Изгоеву о болезни дочери, его на месяц отпустили из тюрьмы. Он спешил домой, где его поджидала страшная новость. К тому же тифом болела и старшая дочь, нездоровилось и жене. Ошеломленный Изгоев на пороге дома упал без сознания.
Приходилось приноравливаться к новым условиям. Воды в квартире не было. Краны полопались, уборная не работала, не хватало еды, было холодно. Кроме того, вскоре надо было возвращаться в Москву. Правда, уже 18 марта 1921 года Изгоев был освобожден по амнистии. После возвращения в Петроград в марте 1921-го он возобновил работу в Публичной библиотеке, занимался составлением каталога революционных листовок. Помимо этого, сотрудничал в альманахах «Парфенон», «Утренники», в журналах «Экономист», «Литературные записки». Он по-прежнему не скрывал своих взглядов и никого не боялся. Писал статьи против «сменовеховства», критиковал Г.Е. Зиновьева.