Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

В августе 1922 года он был вновь арестован. Изгоева (а вместе с ним Л.П. Карсавина и А.Б. Петрищева) гнали в Дом предварительного заключения на Шпалерной улице. Оказавшись у Александрова столпа, он не смог не «обнажить на Дворцовой площади под жаркими еще лучами старевшего к осени солнца голову – не от жары, а от чувства умиления перед раскрывшейся гордой красотой святого Петрограда». Как вспоминали его коллеги, «Изгоев был петербуржцем… до мозга и костей. Он любил „Северную Пальмиру“, как может ее любить человек, действительно вкусивший недоступное непосвященному очарование Петербурга».

Изгоев был освобожден в октябре. В числе прочих ярких представителей русской интеллигенции его выслали из России. Это произошло 16 ноября 1922 года. Он нанял тачечника, которому пришлось заплатить… 16 млн рублей – столько зарабатывал сотрудник Публичной библиотеки за десять дней. Тачечник, прежде служивший сторожем при гимназии, заметил: «Всех умных людей, кого в тюрьму, кого в Сибирь, кого за границу. А в России кто же останется? Одно, значит, неученое мужичье, чтобы легче командовать…» Изгоев попросил тогда сделать небольшой крюк по Петрограду и проехать мимо столь восхищавшего его памятника Петру Великому.

Изгоева ждал путь в Германию. Вскоре он с женой переехал в Чехословакию, где вернулся к привычной журналистской работе. Он сотрудничал с журналом «Русская мысль», газетой «Возрождение», а с 1926 года стал корреспондентом газет «Руль» и «Сегодня». В центре его внимания, как и прежде, – будущее России. 20 декабря 1927 года он писал К. Массарику: «Без внешней войны – прогнозы надо строить на годы. „Оппозиция“, конечно, сильно расшатала коммунистическую диктатуру Сталина, но сами по себе Троцкий и Зиновьев бессильны. Сталинская диктатура получит в микрокосме всё, что пережила в десятилетиях Романовская монархия: революционное подполье в интеллигенции (только не социалистическое, а национальное), протест молодежи, классовое движение рабочих, анархическую ненависть крестьянства – и всё это в удобный момент завершится военным бунтом и переворотом». Он ожидал в России «своего Бонапарта», который в скором времени должен был, по его мнению, свернуть коммунистический эксперимент.

С 1927 года Изгоев сотрудничал в таллинской «Нашей газете». В том же году он вышел из редакции «Возрождения» в знак протеста против «поправения» взглядов П.Б. Струве. С конца 1920-х годов семья Изгоева проживала в Эстонии, в Хаапсалу. Еще с 1910 года он регулярно посещал это место, а теперь окончательно там поселился. Правда, условия жизни были не самые благоприятные: «Я сижу буквально в медвежьем углу, правда, в обстановке настоящей нашей зимы, которую я так люблю. Но сказываются годы, да и избалованный за четыре года относительной ласковостью чешского климата, я уже не так доволен, когда мороз щиплет нос и уши или – что хуже – когда коченеют руки. Жизнь веду суровую, деревенскую: колю дрова, ношу из колодца воду, расчищаю во дворе дорожки и проч. А остальное время читаю или пишу. Людей здесь нет. Вследствие болезненного состояния жены мы нигде не бываем и никого не видим…»

С 1932 года Изгоев редактировал газету «Таллинский русский голос». Периодически посещая Германию, он видел фундаментальные изменения, коснувшиеся этой страны: как нацистская «революция» меняла отношение людей к слову, государству, друг к другу. Эти метаморфозы происходили незаметно, «вкрадываясь в жизнь», но ломая ее основательно. Друг и биограф Изгоева И.В. Гессен вспоминал о тех месяцах: «Отдыхая душой, он шел в берлинский зоопарк. Отказывая себе в самом необходимом, задумываясь над тратой буквально каждой копейки, он, проезжая через Берлин, – как бы коротко ни было здесь его пребывание, – ни разу не упустил случая побывать в зоологическом саду и потом с застенчивым восторгом рассказывал о замеченных проявлениях ума, а главное, любви у разных зверей. Однажды я отправился вместе с ним, больше для того, чтобы посмотреть на него в обстановке, производившей на него своеобразное впечатление: и я любовался озарявшей его сумрачное сосредоточенное лицо светлой радостной улыбкой при виде проявлений добрых инстинктов и в этом мире, не знающем цепей долга и значения отречения. Тут я остро почувствовал, какое горячее любящее сердце, какая радость любви бьется рядом со мною, и эта смешная слабость дала понять, каким ярким представителем гвардии XIX века, умирающей, но не сдавшейся, был мой незабвенный суровый друг…»

Александр Соломонович Изгоев умер в Хаапсалу и июля 1935 года.

«Большевистская теория может привести только к вырождению культуры…»

Михаил Иванович Ростовцев

Павел Алипов, Кирилл Соловьев