Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

В отличие от многочисленных критиков Рёскина, убежденного в том, что «власть должна быть самоотверженной, а неравенство – справедливым», Рыкачев не считал донкихотством и не видел «признаков галлюцинации или утопии» в призывах английского ученого к тому, «чтобы собственник нес ответственность перед обществом за свое распоряжение собственностью, чтобы промышленники и купцы считали свое дело общественным служением, и чтобы доход собственников имел характер определенного постоянного вознаграждения, соразмерного с потребностями собственников, а не с величиной капитала». Осознавая неготовность массового сознания к восприятию подобных идей, противоречивших «привычкам окружающего мира», Рыкачев (как и Рёскин) был исполнен исторического оптимизма. «Воинственным рыцарям XVI века показался бы непонятным совет заниматься земледелием вместо войны, – замечал Рыкачев. – И все-таки теперь плуг работает там, где раньше работали лишь меч и копье. И так же как в эпоху рыцарства были люди, соблюдавшие заповедь „не убий“ в прямом и точном значении слова, так и теперь никакие банки и финансовые системы не могут никому помешать отказаться от взимания процента, тоже осужденного в Евангелии. Для этого не нужно никакого предварительного переворота в духовной природе человека. Множество людей и теперь, без всяких усилий, исполняют то, чего Рёскин требует от купцов и промышленников, довольствуются за свой труд определенным жалованьем и исполняют свой труд, как обязанность перед другими и перед собой. Нужно только, чтобы в деле, в котором работают теперь купцы и промышленники ради барыша, начали работать такие же люди и на таких же основаниях, как в деле учебном, или военном, или благотворительном».

Настаивая на приоритете нравственных ценностей в деле общественного переустройства, Рыкачев подчеркивал, что «идеализм Рёскина – порождение того же духа, который сделал Англию образцом капиталистической страны. Из того, что современные англичане верят в капитализм и смеются над идеями Рёскина, вовсе не следует, что завтра они не поверят в идеи Рёскина и не проклянут капитализм, – предсказывал русский ученый. – Придет время, и то, что кажется теперь силой, покажется малодушием. Роль капитализма кончится, как кончилась когда-то роль рыцарства… Купеческая мораль, воплотившаяся в политической экономии XIX века, должна будет уступить место более благородному, более смелому и более художественному пониманию жизни». Очевидно, что данный вывод Рыкачев считал актуальным и для России: «Чтобы учиться у Рёскина, русский читатель должен обнаружить терпимость и уменье открывать родное и близкое в чуждом и далеком». «Кроме обстоятельств места существуют и обстоятельства времени: что кажется смешным сегодня, завтра станет серьезной потребностью и важным делом», – эту мысль публицист нередко проводил в своих размышлениях по поводу того или иного зарубежного опыта, представлявшегося ему перспективным.

Рыкачев был убежден в том, что общественный прогресс немыслим также без восстановления истинной идеи веры, деформированной под влиянием капитализма. Возрождение доверия между людьми, ниспровержение веры в деньги, которая «для современного человека служит заменою добра и зла», – Рыкачев с оптимизмом смотрел на возможность решения в будущем и этих проблем, поскольку рыночная, денежная оценка хозяйственных благ в принципе не может отменить действия «законов добра и зла», так как «законы эти имеют характер безусловный». «Мы не может их отменить, так же как не можем изменить своей природы, – утверждал Рыкачев. – Мы можем только восставать против своей природы. И мы восстаем против нее, когда принимаем денежную оценку всех вещей. Стремясь к материальному богатству, мы хотим его достичь без веры, путем точного арифметического расчета. И эта приверженность к цифре и деньгам сокращает наше материальное богатство. Ибо наибольшее материальное богатство всегда будет у тех, у кого наибольшая духовная сила, в ком наибольшая вера». Разъясняя эту, на первый взгляд, парадоксальную мысль, Рыкачев обращал внимание на вывод Рёскина о том, что «истинное богатство заключается в том же, в чем заключается истинная жизнь», т. е. в самоотречении и борьбе. Однако «чтоб не бороться, люди заменили веру – расчетом, жизнь – рыночным торгом, счастье – деньгами… Но жизнь мстит за себя… Месть жизни заключается в том, что денежные расчеты, которыми люди надеются облегчить жизнь, в действительности не облегчают, а затрудняют людей… Мы знаем хорошо, в чем добро и зло, что дурно и что хорошо, но мы не знаем и не можем знать, что выгодно и что невыгодно, где ожидает нас наибольший материальный эгоистический выигрыш». Обращая внимание на то, что «гораздо труднее в торговле и промышленности сделать расчет выгодный, чем справедливый», Рёскин подводил к выводу, неизменно подтверждаемому практикой: «…справедливость в конце концов приведет к наилучшим результатам…»