Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

«Децентрализация, – считал Бахметев, – всегда сопутствует самоуправлению». В самоуправлении же – ключ к возрождению России: «Нормальная жизнь будет строиться снизу силами самого населения». Однако децентрализация может создать угрозу единству России и привести к ее расчленению. Противоядием этому должно стать чувство патриотизма, которое «будет слагаться из многих и эмоциональных и материальных факторов». К «эмоциональным факторам» Бахметев относил реакцию на интернационалистские увлечения, гордость за страну, которая оказалась в тяжелейшем положении, но все-таки из него выкарабкалась, и даже «раздражение против иностранцев, которые не поддержали Россию, забыли про жертвы, которые она принесла на общее дело». Хотя последнее, предостерегал он, может принять форму «нежелательной ксенофобии».

Что же касается «материальных факторов» нового патриотического сознания, то они очевидны: «Когда за падением большевистской олигархии управление России станет делом ее населения, когда начнется ее выздоровление и оживление, экономическая зависимость частей России друг от друга, очевидная польза для каждой от тесного общения между собой, сознание выгоды, которая достанется на долю каждой от воссоединения их в великую державу, при полной безопасности от взаимного притеснения, воскресит и осмыслит патриотизм единой великой России».

К сожалению, эта «Записка», составляющая целый этап в развитии российского либерализма и демократизма, так и осталась в бумагах Б.А. Бахметева.

Бахметев и Маклаков пристально следили за происходящим в России; они сразу же и совершенно точно определили значение тех процессов, которые начались в стране в конце 1927 – начале 1928 года, т. е. кризиса нэпа и наступления советской власти на крестьянство. Бахметев, отмечая, что нэп себя изжил, сделал вывод, что суть происходящего коренится в политике, а не в экономике: установив господство «в главнейших областях народного хозяйства», «диктаторская власть не может чувствовать себя прочно и спокойно, поскольку главная отрасль хозяйственной жизни страны – земледелие – зависит в конечном счете от доброй воли многих миллионов индивидуальных крестьянских хозяев». Бахметев справедливо указал на «кризис хлебозаготовок» 1927 года как на исходный толчок к началу наступления на крестьянство.

У Сталина, заключил он, «хватило марксистской логики сделать выводы и признать, что советская власть должна иметь источник земледельческого производства в своих руках, источник, которым она могла бы распоряжаться и маневрируя которым власть будет таким же господином в области земледельческого производства и обмена, каким она является в области промышленной… Сталин ведет в течение нескольких месяцев практическую политику истребления кулака, применяя к нему все чрезвычайные меры военного коммунизма, а теоретически провозглашает совершенно… логическую с коммунистической точки зрения доктрину о необходимости, вместо кулака, иметь фабрики хлеба, то есть колхозы и совхозы, где в сфере правительственных распоряжений будет фабриковаться достаточное количество зерна, чтобы сделать власть независимой от капризов и настроений крестьянских масс» (16 августа 1928 года).

Бахметев считал, что 1930–1931 годы будут решающими для следующих десятилетий жизни России. Ему все более представлялось, что Россия идет к сельскохозяйственной катастрофе. Из чтения советской прессы и других источников он сделал вывод, что «в процессе уничтожения кулачества не только уничтожается наиболее ценный человеческий элемент, то есть наиболее индивидуальные и хозяйственные крестьяне, но равно разбазариваются материальные основы сельскохозяйственного производства, а именно мужицкий сельскохозяйственный инвентарь». «В результате, – предрекал Бахметев, – будет ли это в тридцатом или тридцать первом году… надо ожидать, что производственная анархия и голод проявятся в масштабе, перед которым двадцатый – двадцать первый годы будут игрушкой» (4 марта 1930 года). Это предсказание, увы, оказалось точным, за исключением разве того, что пик голода пришелся на 1933 год…