Российский либерализм: идеи и люди

Собственные воззрения С. В. Паниной были либеральными; этому способствовало также ускорившееся после смерти бабушки Наталии Павловны сближение с матерью и отчимом И. И. Петрункевичем, патриархом либерализма в России, одним из создателей и руководителей кадетской партии. На их квартире в Басковом переулке в Петербурге проходили многие заседания Центрального комитета этой партии, и члены ЦК во время заседания лакомились вареньем, которое присылала из своего имения в Гаспре Софья Владимировна. Но в партию она не вступала до 1917 года и вообще до тех пор, как отмечено в ее воспоминаниях, «никогда ни к какой политической партии не принадлежала». Обоснование этому дано характерное: «Интересы мои были сосредоточены на вопросах просвещения и общей культуры, которые, по моему глубокому убеждению, одни могут дать прочную основу свободному политическому строю».

Слава Народного дома графини Паниной, а с ней и идея устройства новых народных домов распространились повсюду. В 1913 году в стране насчитывалось двести двадцать два народных дома. Жизнь, как отмечала Панина, превращала Лиговский Народный дом и в справочно-методический центр: «Со всех концов России потянулись к нам просьбы дать указания, прислать планы и уставы, каталоги для библиотек, списки чтения и театральных пьес». По ее инициативе и на ее средства была проведена первая Всероссийская анкета о народных домах, состоящая из 32 пунктов.

В начале Первой мировой войны в Большом зале и прилегающих помещениях петроградского Народного дома разместился лазарет Всероссийского союза городов. Подвальный и первый этажи остались в распоряжении мастерских, детского отдела, библиотеки, вечерних классов для взрослых. Сотрудники Дома обслуживали не только раненых, но и местное население (раздача денежных пайков семействам призванных запасных, обследование семейного положения жителей района и т.д.). Шире стал и диапазон пожертвований. Так, Софья Владимировна передала в кассу Всероссийского земского союза 25 000 рублей. По ее почину был создан Совет попечительских учреждений «для координации их работы и руководства ими»; Панину избрали председательницей Совета. Работая среди жителей района, вспоминала Панина, «мы дошли действительно „до дна“ той толщи населения, которая впервые всколыхнулась и затопила все собой в годы революции». Удивительно, но весной 1917-го около Народного дома уже собирались группы женщин (жены призванных на войну), которые обвиняли сотрудников, будто те крали их пайки и будто сам Народный дом выстроен на «краденые народные деньги». Но, как философски замечала Панина, «такие минуты и много худших неизбежны во время великих народных потрясений. Невежество всегда подозрительно и хочет знать, „где та правда, которую скрывают от народа“. В основе же своей наши взаимоотношения оставались добрыми».

Когда в 1917 году явным стал недостаток продуктов, Народный дом взял на себя организацию порядка в этом деле. Приходилось устраивать собрание пекарей, трактирщиков, ломовых извозчиков, заботиться о хлынувших в Петроград беженцах. Городские попечительства, все сотрудники которых несли свой труд безвозмездно, как некую добровольную воинскую повинность, стали ячейкой городского самоуправления, принявшей на себя первые удары народных нужд и бедствий. «И недаром, думается, – размышляла впоследствии Панина, – мы считали себя тоже сидящими в окопах, бессменно, в течение всех трех лет войны». В это время Софья Владимировна, по воспоминаниям современника, – «высокая, статная женщина, отлично сохранившаяся, довольно массивная, с открытым благообразным лицом, с ясными живыми глазами, с сильными, часто порывистыми движениями. Она безупречно проста в манерах и обращении с людьми, подчас детски непосредственна, экспансивна. Внезапно она вспылит, нетерпеливо отмахиваясь рукой от чего-то, что ей не нравится, в голосе слышатся капризные нотки. Председательствуя в собраниях, она иногда срывается, проявляет нетерпение и настойчивость. Когда ей смешно, откидывает голову назад и хохочет громко, с увлечением. Но, невзирая на всю эту экспансивность, высокая личная и общественная культура сквозит через все ее проявления. Теплота сердца, внимание к окружающим, широта порыва навстречу ко всему истинно прекрасному – придают исключительную ценность ее высокогуманной личности».

Даже в лихорадочной, всепоглощающей работе конца 1916 года Панина успевала следить за тем, что происходит в российском обществе, в том числе и в великосветских кругах. Она была «вхожа в мир великих князей и просто князей». Через нее и мужа ее матери И. И. Петрункевича до кадетского руководства доходили, как писал П. Н. Милюков, их настроения. Это было «сплошное торжество по поводу героического поступка „Феликса“ (Юсупова–Сумарокова–Эльстона), рискнувшего собой, чтобы освободить Россию и династию от злокачественной заразы (Распутина. – В. Ш.)».