Российский либерализм: идеи и люди

В письме к М. В. Челнокову, написанном в 1929 году, как раз в пору работы над статьей «Всероссийский союз городов и русская революция», Николай Иванович еще более откровенен. Он вспоминает, что ход событий вызывал расстройство, «предощущение грозящей катастрофы, заставляя мучительно отыскивать выходы из все усиливавшегося хаоса. И в чем были эти выходы, откровенно скажу, никто не знал и не видел». В этом же письме декабрьский проект резолюции он характеризует как «декларативная сторона деятельности Союза городов». События увлекали ВСГ на путь политики: «Подчеркиваю и утверждаю, что в Союзе городов мы не осуществляли никакой политической программы, были свободны от партийных директив. Наши выступления на съездах политического характера выражали мнения Главного комитета Союза городов, а не личные или партийные взгляды. Не мы руководили, что самое главное и, может быть, печальное, событиями, а только отражали их, делая соответствующие выводы, которые, к сожалению, выражались лишь в словесных формулах без всяких санкций. В результате санкции были даны другими, а не нами. В борьбе с царским правительством русская общественность оказалась в том же безнадежном состоянии, как несколько месяцев спустя в борьбе с Советами рабочих депутатов».

В завершение статьи Астров внес мемуарный дух. «Оглядываясь назад, припоминая настроения и психологию того времени, я утверждаю, что трагедия Союза городов и близких к нему по общественному составу организаций была в том, что они оказались вынужденными одновременно и помогать власти, и бороться с нею, и то и другое – ради достижения главной и покрывающей все цели, ради доведения войны до благополучного конца.

В условиях того времени можно ли было безоговорочно и молчаливо идти за властью, изживавшей и изжившей себя? Можно ли было тогда перейти на путь прямого действия и совершить „перепряжку во время переправы“, „сменить шофера“… на крутом спуске? В тех условиях, которые мы переживали тогда, ни того, ни другого осуществить было нельзя. В этом и была трагедия русской общественности и, среди нее, трагедия Российского союза городов».

Но до самого смертного часа Астров не отказывался от своих идеалов. Незадолго до кончины, в последнем письме к князю В. А. Оболенскому, он подтвердил свое жизненное кредо: «Продолжаю быть глубоко убежденным, что свободная личность в правовом государстве – лучше „органического насилия над личностью“, что классовое сотрудничество – лучше классовой борьбы, что разум, знание, здравый смысл, совесть, сознательная ответственность, моральные основы и воля к защите этих ценностей – лучше утопического сумасбродства без чести и совести и дряблого, безвольного непротивления злу. Но признаем и то, что одних провозглашений мало, что всякое учение должно проводиться в практическом приложении к жизни, а в этом приложении наши идеалы должны претерпеть весьма значительные ограничения».

В этом письме Астрова ярко запечатлелась его душа, не терпящая зла, жаждущая правды и справедливости. Он, как пишет В. А. Оболенский, ни за что не хотел примириться с крушением своих общественных идеалов, мучился чувством ответственности за то, что не сумел провести их в жизнь, и напряженно искал новые пути. В этих поисках и закончилась его жизнь. Жизнь, по словам графини С. В. Паниной, «целиком отданная Родине».

Сергей Иванович Четвериков: «Самодержавие на Руси не должно отождествляться с правом царевых слуг не считаться с мнением народа»

Юрий Петров

16 декабря 1929 года в парижской эмигрантской газете «Последние новости» появилось сообщение о кончине в Швейцарии известного московского фабриканта и политического деятеля Сергея Ивановича Четверикова. «Это был новый тип русского промышленника, – писал в некрологе его давний знакомый, бывший московский городской голова Н. И. Астров. – Высокоодаренный, хотя официально имел только диплом реальной гимназии, европейски просвещенный, сам блестящий музыкант и тонкий ценитель искусства… Культурный предприниматель, он знал и утверждал, что промышленная деятельность – общегосударственное дело».

Сергей Иванович Четвериков (1850–1929) – представитель третьего поколения московской купеческой династии. Его отец, Иван Иванович (1817–1871), руководил суконной фабрикой, основанной дедом, Иваном Васильевичем «Большим». Мать, Анна Дмитриевна, урожденная Самгина (1832–1880), принадлежала к известной фамилии колокольных дел мастеров. Иван Иванович был пожалован званием потомственного дворянина, которое перешло к его детям. Принадлежность к дворянскому сословию, впрочем, никак не повлияла на карьеру Сергея Ивановича, который на протяжении всей жизни оставался верен предпринимательскому поприщу.